— Вы говорите, словно из книги цитируете. — Феофанов нервно прошагал по террасе взад-вперед. — Как будто я уже об этом читал.
— Могли читать вполне. — Вера взглянула на него с интересом. — Если читали книги по психиатрии и психологии. Куттера, например, Белову и особенно Клячко.
— Почему особенно?
— Потому что именно у него написано, что по биотокам внутренней речи можно легко распознать галлюцинации у больного, даже если он о них молчит и скрывает.
Феофанов приостановил свои шаги.
— Что ж, благодарю за науку. Но теперь мы уже ничего о Катеньке не узнаем, да это никому и не нужно.
— Вы правы, Екатерине Павловне это не поможет. Однако я полагаю, что насчет наличия у нее депрессии вы ошибаетесь.
— Что же тогда? — Художник вновь принялся мерить своими длинными ногами террасу. Черный хвостик волос, как поплавок, торчал за его затылком.
— Не знаю точно, но она не утонула, уверена: ее утопили...
— Что вы такое говорите!
— Кроме того, — сказала Вера, — ее квартирку, ту, где мы сейчас временно живем, обокрали. На мою дочь вечером напали какие-то подонки, моего зятя чуть не утопили. И на меня тоже пытались напасть.
— Какие ужасы вы рассказываете!..
— К чему мне фантазировать? И все это за последние несколько дней после трагической смерти Екатерины
Павловны. Тут поневоле подумаешь если не о сглазе, то
о злом умысле.
— А знаете, может быть! — вдруг горячо воскликнул Феофанов. — Это в связи со смертью моего брата! Те люди, что его убили, они сейчас пытаются мстить нашей семье, и вот вы тоже попали под прицел.
Но за что?
— Они продолжают думать, что мой брат украл у них деньги.
— Вы же говорили, что привезли с собой деньги, чтобы отдать брату. Разве вы их не вернули тем, кому он задолжал?
— Дать деньги убийцам?! Это же кто-то из них его застрелил! Никогда!!! — Феофанов покраснел.
На террасу вышли покурить мужчины, и с ними Галя.
— Что у вас тут за крики? — спросил Жаровня.
Вера махнула рукой, дескать, все нормально. Галя сказала:
— Дядя Кадмий, давайте покажем Вере ваши картины. Она ведь их не видела.
— С удовольствием! — мгновенно переключился Феофанов. — Пойдемте в мою мастерскую. Пусть все смотрят работы народного художника Феофанова.
Гости поднялись на третий этаж особняка, где размешалась мастерская-кабинет. Идея жить наверху, на горе над морем, оказалась настолько привлекательной для художника, что привела к появлению роскошной мансарды-галереи под крышей его коттеджа. От мансарды в помещении была стеклянная стена, днем закрытая двойными плотными шторами и жалюзи, а от галереи — две длинные стены, увешанные картинами. Подобно тому, как коттедж немыслим без сада, так феофановская мансарда под крышей была немыслима без богатого, декорированного уникальной мебелью пространства и свободной площадки. По мебели, как и по морщинам человеческого лица, Вера могла судить не только об уровне благосостояния художника, но и о его жизни. Глядя на антикварный шкафчик или бюро столетней давности, она представляла себе весь жизненный уклад этого крымского живописца. Было у Феофанова и кресло, напоминавшее позолоченный трон. Он сидел в нем и получал явное удовольствие от того, какой эффект произвела его мастерская на гостей. Все это представляло собой единое целое, которое довершали великолепные картины на стенах.
Посетители притихли, разглядывая холсты. Мощная живопись большого художника смотрела на них с полотен. Морские пейзажи, виды разных городов, портреты известных и никому не известных людей, все многообразие мира сосредоточилось в этих картинах. Вера, разглядывая их, думала о том, что Феофанов, конечно же, не просто тапант-лив. Его искусство было заряжено такой сильной положительной энергией, что она буквально кожей чувствовала ее. Оля, Кирилл и Андрей тоже ощущали силу настоящего искусства. Они вполголоса обменивались впечатлениями.
— У меня в офисе обязательно будут висеть такие картинки, — выразил свои впечатления Кирилл.
— Размечтался, крейзи? — Ольга ущипнула мужа.
— А что? Когда стану президентом корпорации «Майкрософт»! — обезоруживающе улыбнулся тот.
— Андрей, ты от таких картинок тащишься? — шепотом спросила Ольга.
— Я от них тащусь, шизею и балдею, — дурашливо шепнул Андрей и, перейдя на серьезный тон, сказал уже в полный голос: — Кадмий Иванович, мне очень нравятся ваши картины. Интересно, сколько времени нужно работать, чтобы приобрести какое-нибудь из ваших полотен?
— Это смотря кем вы работаете. Если, к примеру, учителем, или врачом, или, простите, научным сотрудником.
то вам, в принципе, никогда не заработать на мои картины. Потому что вы и себя-то не прокормите.
— Андрей работает ветеринаром, — сказала Галина, чувствуя неловкость за дядю.
- Ветеринары неплохо зарабатывают. Всякие там кошечки, собачки... Богатые люди за своих питомцев готовы прилично платить. Тогда, пожалуй, вам мои творенья по карману. Думаю, за пол года-год накопите.
— Кадмий Иванович! — Появившийся в студии Иван слышал конец разговора. — На что Андрюшке нужно копить?
— На дядину картину, — ответила за Двинятина Галя. Она подумала, что Андрею должно быть неприятно, что в его присутствии оценивают размер его кошелька.
Это не укрылось от зоркого глаза хозяина особняка.
— А что ты, собственно, Галчонок, смущаешься? Или ты думаешь, художник должен быть голым, босым и свои картины всем подряд раздаривать, как Нико Пиросмани?
— Нет, я так не думаю...
Галина смутилась. Но Феофанов не дал ей оправдаться.
- Каждая моя картина писалась не меньше трех-четы-рех месяцев. Возьмем работу среднего банковского клерка, который бумажки перекладывает: он в месяц получает несколько сотен долларов. Только он не создает ничего вечного и прекрасного. А я создаю! Поэтому, если даже тупо умножить средне клерковскую зарплату на время написания и потом продать по самой щадящей цене, плюс холст, краски и прочие издержки ~ получится уже сама по себе приличная сумма. Цена — вообще капризная субстанция... Она меняется в зависимости от спроса, сезона, места продажи, желания поскорее купить или побыстрее продать, от качества товара, от того, кто его произвел, от «фирменности». Если человек срочно уезжает за границу и продает, например, квартиру, ее цена будет раза в полтора меньше — он торопится, ему некогда ждать выгодного покупателя. У изысканных духов не может быть низкая цена, все в них соответствует образу чего-то ценного, дорогого — и дизайн флакона, и красивая упаковка, и волшебный аромат. А имя? Мое имя дорого стоит, оно известно в Европе. Как говорят американцы, ничего личного. Но вашему с Ваней другу, Галчонок, нужно сильно напрячься, чтоб заработать на мою живопись.