Спрятавшийся чуть сознание не потерял от испуга.
— Вот тут вы, Роман, не правы! — прозвучал строгий голос Федора Емельяновича, главного хранителя. — Этой мадонне шесть веков. И для ее здоровья лучше, чтобы к ней совсем не прикасались. Не уверен, стоит ли ее тревожить. Тут одно грубое прикосновение, и…
— Может нос отлететь! — захохотал Роман.
Но его веселья никто не поддержал. Потому что юмор — это когда смешно, а ментовские шутки Романа напоминали надписи на заборе.
— Совершенно ничего смешного не нахожу, — сказал главный хранитель.
— Так что? — решил прояснить ситуацию Роман. Ему не терпелось закрыть залы и сесть у телевизора в комнате охраны. По инструкции до девяти вечера, пока работали вечерние службы — дворник, реставраторы, уборщицы и научные сотрудники в библиотеке, — разрешалось смотреть программы на экране маленького телевизора. А уж потом изволь только пустыми залами любоваться на мониторах.
Тот, кто стоял за скульптурой в глубине ниши, вжался в нее и жадно прислушался, не обращая внимания на струящийся по щекам пот.
— Не нужно двигать эхспонат, — произнес низкий женский голос. Это была, видимо, бабулька-смотрительница. — Стоит себе, никого не трогает. Вам все шутки, а я потом отвечай.
— Ладно. Не трогать мадонну, — принял окончательное решение Федор Емельянович. — Нам еще другие залы осматривать.
Когда музейщики и охрана вышли из зала, человек из парка глубоко вздохнул и прислонился мокрым лбом к тыльной стороне скульптуры. Позже он слышал еще какие-то отдаленные разговоры, шарканье швабр, какой-то стук, закрывание окон и ставен, опять стук и едва слышное бормотание. Кто бы это мог быть? Наверное, опечатывают зал Итальянского Возрождения… Но и после наступления окончательной тишины он продолжал неподвижно стоять в укрытии между статуей и углублением ниши.
Прошло около часа или чуть больше того. Решившись, он все же выбрался и снова посмотрел на часы. Светящийся циферблат показывал без четверти девять. Из кармана брюк он достал конверт, распечатал его, внимательно прочитал содержание и выполнил все, что было написано. Стоя рядом с камином, он медленно снял верхнюю одежду, взял в охапку свои вещи и подошел к одному из трех расположенных вдоль стен сундуков.
Было не совсем темно, скорее сумеречно, фонари в парке светили ярко, лучи достигали окон музея. Поэтому пришелец легко выбрал из трех сундуков тот, на стенке которого была рельефная композиция. Потрогал пальцами выпуклые фигурки, на ощупь нашел ключ, повернул. Сундук «кассоне», свадебный ларь итальянской невесты, открылся. Проникший в музей человек увидел в нем мужскую одежду венецианского дожа, лежавшую под самой крышкой на слое белого флизелина. Даже в сумраке зала он с удовольствием вглядывался в этот наряд, поскольку знал толк в вещах. Эта была настоящая. Он провел рукой по шву. Ни одного машинного стежка, все сшито вручную!
Человек вздохнул в предвкушении, стараясь впитать каждую деталь, каждую мелочь предстоящей игры. Скоро начнется, наверное… Одевшись, он присел на «кассоне» и прислушался к происходящему в эти секунды в собственной душе. Посидел с закрытыми глазами. Ничего особенного он не услышал, включению мешали воспоминания о заплаченной немаленькой сумме. Однако же и впечатлений за такие деньги можно ожидать не слабых. И человек из парка на всякий случай иронично попрощался со своим настоящим.
Он оглядел музейный зал. Деревянные переплеты стен и их темно-зеленая гобеленовая поверхность поднимались высоко, в высоте неясно ощущалась громада дворцовой люстры. Вдруг на ней замерцали все свечи и озарили зал ярким светом. Человек вздрогнул, обвел взглядом гобелены стен и словно впервые увидел картины. Их было много, большинство изображало прекрасных женщин с младенцами. На других были благородные старцы или юноши с ангельскими лицами.
«Надо же, — усмехнулся человек из парка, — сколько людей, и ни одного живого человека. Кроме меня. Хотя это еще вопрос, кто из нас более живой…»
Он уловил какое-то легкое движение у своих ног, опустил голову и вздрогнул, испугавшись до холода в щеках. Это была черная кошка. Она прошла мимо, запрокинув свою треугольную мордочку, посмотрела ему прямо в глаза долгим изучающим взглядом и, передумав уходить, присела у его ног и громко сказала: «Мяу!» Его так потрясла эта кошка, казалось, взявшаяся ниоткуда, что он смотрел на нее, как на что-то нереальное. Однако ироничный ум подсказал: «Ты же мог спрятаться, вот и она тоже». Он присел на корточки, почесывая у кошки под шелковым подбородком: «Пусси-кэт! Славная кошечка! Мыс тобой решили развлечься!»
Внезапно откуда-то сверху отчетливый женский голос позвал:
— Кис! Кис! Ну, куда же ты делась, Ночка?
Мысли заметались, как кучка бильярдных шаров, разбитых ловким ударом. От лица снова противно отхлынула кровь, сердце забилось в горле. Уборщица? Дежурная?! Какого черта! Он поднял голову, прислушиваясь и готовясь к жалким оправданиям и глупейшим уверениям, что он американский гражданин, заснул в зале, ничего украсть и в мыслях не имел… Грудной голос вдруг перешел на итальянский, и на этом темпераментном языке стал ругать кошку последними словами, требуя, чтобы она немедленно вернулась домой. Человек из парка с изумлением увидел обладательницу голоса: из круглой картины под названием «тондо» перегнулась через край рамы очаровательная итальянка. Энергично жестикулируя, она призывала кошку к себе. В той же картине, в глубине переговаривались двое мужчин. Называя девушку Симонеттой, они просили ее говорить потише. Но Симонетта отмахнулась от них, да так энергично, что живой виноград, обвивавший круглую картину, сорвался. К ногам игрока упала толстая гроздь. Ночка тем временем словно раздумывала, глядя то на мужчину, то на свою хозяйку… А хозяйка так кискала, что чуть не вываливалась из тондо. И все же одержала победу: кошка одним прыжком вернулась в картину и замерла рядом с Симонеттой.
Время завертелось, исчезло настоящее, прошлое, будущее, игра стала реальностью. Человек из парка уставился на картину. Он только что своими глазами видел, как звала кошку девушка, как что-то шипели ревнивые ухажеры, как сидела у его ног кошка по имени Ночка. И виноград — он держал его в руке, настоящий, между прочим, виноград!!! Все было живое! Но сколько он ни выпучивал глаза, картина не оживала. Секунду назад все было реальным, а сейчас стало лишь нарисованным.
Человек подошел к картине поближе. Пропорции тела юной красавицы были слегка вытянутыми. Маленькая голова с развевающимися волосами, высокая нежная шея — словно прекрасный цветок на длинном стебле. Лицо Симонетты с удлиненным овалом, казалось, излучало свет. Оно было живым и нарисованным одновременно, притягивало взгляд великолепными чувственными губами, чуть вздернутым носиком, высоким чистым лбом и большими серыми глазами с красивым разрезом. Фигура и лицо светились неподвластной сиюсекундной моде красотой, линии были настолько плавны и музыкальны, что человеку из парка показалось, будто он слышит нежную мелодию.
Мужчина вспомнил, что свою старую одежду ему следовало положить в сундук. Он снова откинул крышку «кассоне» — и вздрогнул. В сундуке лежал мужчина в форме то ли охранника, толи милиционера. Он машинально потрогал его шею. Еле теплый. Труп, что ли? Как он мог не заметить его, вынимая одежду дожа?! Белая подкладочная ткань, флизелин, просто поднялась вместе с крышкой. «Значит, под роскошным карнавальным костюмом дожа лежал труп», — очень быстро соображал игрок. Он захлопнул крышку. «Это игра! — панически ухало сердце. — Они обязаны меня развлекать и пугать, вот они и пугают! Ты же платил за адреналин! Получи в чистом виде!» Но он ничего не мог поделать со своим животным страхом. Та страна, от которой он когда-то сбежал, с ее спецслужбами и прочими ужасами внезапно показалась ему не умершей, а лишь притаившейся на время. Заманили?! Специально, чтобы отомстить и уничтожить!