На всякий случай он отошел подальше от сундука. Огляделся, швырнул свои вещи в камин. «Наверняка это муляж или манекен. А может, каскадер, умеющий надолго задерживать дыхание». Человек из парка почти успокоился. Ну конечно, это же игра! Если они сумели оживить картину с Симонеттой и незнакомцами, как в фильмах про Гарри Поттера, то и трупов могут сюда положить сколько угодно… Правда, то кино, там с помощью компьютера что хочешь можно нарисовать… А здесь все так реально!.. Как это сделано?
Внезапно вспыхнул огонь в камине, и человек отвлекся от трупа в сундуке. Загорелась его одежда. Он удивился — ведь музейные камины наверняка не должны работать! И дымоходы должны быть заложены, иначе кто угодно может попасть внутрь и вынести все что угодно! Совки! Идиоты! Накатило раздражение. «Черт! Как же я выйду отсюда и в чем? В костюме дожа?! Решат, что я городской сумасшедший». А языки пламени не только яростно сжирали его тонкий джемпер и брюки от Армани вместе с туфлями от Валентино, но и озаряли огненным заревом все огромное помещение. В отблеске каминного огня зал выглядел старинным и величественным.
«Как это сделано?» — вновь подумал человек, одетый дожем. Ему, технарю до мозга костей, было особенно интересно не только то, что происходит, но и как. Он задумчиво положил в рот сочную виноградину и вдруг почувствовал дикий голод. Только сейчас он вспомнил, что ел сегодня один раз, и эта еда была завтраком. Тут створки резного буфета распахнулись и на роскошных блюдах явились всевозможные закуски и салаты. Чего здесь только не было! В большой венецианской ладье горкой застыл салат оливье. На длинном блюде, выставив голову и хвост, лежала устланная кольцами лука и ягодками клюквы тонко нарезанная сельдь. Рядом с ней на круглой фаянсовой ракушке пристроилась гусиная печенка фуа-гра с трюфелями, а на плоском серебряном подносе, на крахмально-белом полотенечке лежал черный и белый хлеб.
Ночной музейный гость сглотнул слюну. Он уже намеревался достать одно из блюд, как кто-то положил руку на его плечо. Страх железными пальцами сдавил шею человека из парка и перекрыл дыхание, те же пальцы на мгновение сжали диафрагму, желудок, кишечник и сердце. И сразу отпустили. Он мог поклясться чем угодно, что еще минуту назад был в музейном зале один. «Не забыть, что это игра, — скрипнул он зубами. — Главное — не забыть». И обернулся. Перед ним стоял странного вида мужчина с масляным старинным фонарем в руках. Он убрал руку с плеча человека и буднично спросил:
— Можно мне разделить с вами трапезу?
— В-вы кто? — чужим голосом спросил его музейный незваный гость.
— Я — Диоген, — представился незнакомец. — А как к вам обращаться?
— Стив, — машинально ответил тот. И тут же спросил: — Откуда вы появились?
Диоген молча указал на картину, висевшую в глубине зала. Там сейчас были лишь пустая бочка и темно-коричневая пустота. Стив смутно помнил, что во время экскурсии он вполуха слышал что-то об этой картине, вернее, даже не о ней, а о человеке, стоявшем сейчас рядом с ним, о Диогене. Теперь он внимательнее рассмотрел его. Маленького роста, смуглый. В темных густых, давно не чесанных волосах и бороде торчат соломинки. Седина укрывала темную бороду инеем. Глаза Диогена, будто два коричневых каштана в окружении мелкой изморози морщин, светились умом. На нем был легкий плащ, на босых ногах сандалии.
— Что вы здесь делаете? — поинтересовался Стив, понимая весь идиотизм вопроса. Его можно было спросить о том же.
— Ищу человека, — просто ответил Диоген. В подтверждение своих слов он встряхнул масляной лампой, и ее фитилек загорелся ярче. И он снова с какой-то не сегодняшней учтивостью спросил:
— Вы не против, если я разделю с вами поздний ужин?
— Почему бы нет? Вдвоем веселее! — хмыкнул Стив, входя во вкус приключения.
— Елизавета! — позвал Диоген, обращаясь к картине, висевшей недалеко от входной двери.
То было «Рождение Иоанна Крестителя» с тремя персонажами: мужем Елизаветы Захарией, младенцем Иоанном и самой Елизаветой. После зова Диогена женщина передала довольно пухленького и темноволосого младенца на руки своему мужу, переступила через край багета и, быстро пройдя по шкафу темного дерева с венецианским стеклом, спрыгнула на итальянское кресло. А уж с него легко спустилась вниз, к ожидавшим ее мужчинам. Оживание картины снова произвело на Стива сильнейшее впечатление. Он смотрел, как вновь застыл Захария с младенцем на руках; место же, где только что находилась Елизавета, было пусто. Только открывался какой-то пейзаж с голубыми горами и зелеными деревьями.
— Помоги нам на стол накрыть! — попросил Диоген.
Не произнеся ни слова, послушная Елизавета стала очень быстро накрывать на стол, застланный роскошной парчовой скатертью. Мужчины, не желая мешать, отошли к камину. Диоген со знающим видом изучал богатый костюм дожа, надетый на Стива.
— Вы правитель?
— Не понял, — удивленно поднял брови Стив.
— Ну, архонт, правитель, представитель власти, политик, — снисходительно объяснил грек.
— Никакой я не архонт, — повел плечами ночной гость.
— А, значит, торговец, — решил Диоген.
В эту секунду произошла очередная неожиданность. Фронтон камина украшали рельефы с гордыми профилями двух итальянских полководцев. Стив точно помнил, что когда они с Диогеном подходили к камину, он еще подумал: «Нужно будет дома на камине тоже сделать какой-нибудь рельеф — красиво!» И тут он отчетливо увидел, как профильные изображения разворачиваются, становясь полноценными объемными головами. На лицах крупной лепки появилось выражение не просто гнева, а ярости, между бровями легли глубокие складки, и оба итальянских воина дохнули на Стива пламенем. Он одним прыжком отскочил от камина к окну. Запахло паленым. Стив судорожно осмотрел свою одежду, прикоснулся к волосам, убедившись, что ничего не пострадало, и глубоко вздохнул.
— Не любят они торговцев, — заметил Диоген. Он посмотрел на полностью готовый к трапезе стол. — Благодарю тебя, Елизавета! — поклонился он женщине.
И она тут же вернулась в свою картину тем же путем, что и пришла. На кресло, с него на шкаф, быстро пробежала по его верху и, перекинув ноги за раму, оказалась внутри картины. Там она протянула руки к Захарии и получила назад своего младенца. Снова все замерло, превратившись в классическое полотно эпохи Возрождения.
Меж тем зверский аппетит взял верх над впечатлениями, и мужчины сели к столу. Диоген снял плащ и остался в грязной, порядком изношенной тоге. Он отставил свой фонарь на край стола и стал жадно и неопрятно есть. Стив тоже ел, смакуя и понимая, что никогда в жизни не пробовал ничего более вкусного. Когда наступило первое насыщение, неспешно потекла беседа.
— А кто вы? — спросил Стив.
— Я философ, — ответил Диоген. Он точно таким же тоном мог сказать «я плотник» или «я сапожник».
— Не очень прибыльное дело, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Стив.
Диоген пожал плечами.