Двор стал теперь другим.
Теперь по двору бегало куда меньше детей, чем прежде. Никаких игр – несколько подростков сидели на спинке скамьи, поставив ноги на сиденье, а те, кто помладше, старались проскочить опасное пространство побыстрее.
Серегин обрадовался, когда увидел Николая на пороге своей квартиры.
– Ты вовремя успел, – сказал он. – Как раз сегодня можно будет «рафики» купить. Один на меня оформим, второй на Бородавкина. Ты не против?
Торганов не возражал, конечно, в конце концов он обещал. Тем более что Валька какой-никакой, а все-таки друг детства, и приобретение микроавтобусов должно изменить его жизнь к лучшему.
Вскоре прибежал Бородавкин в костюме и при галстуке. Лицо его было красным от напряженного ожидания приближающегося счастья. От волнения он тяжело дышал, да и галстук душил его. Галстук был нелепым, к тому же он был не только туго, но и криво повязан. Торганов сделал новый узел, а освобожденный от удавки Бородавкин, продолжая потеть, поблагодарил Торганова и произнес, вероятно, заранее подготовленную фразу:
– Ты это, Коля, в случае, коли выгорит наша тема с «рафиками», на меня можешь рассчитывать от и до. Я что хочешь для тебя сделаю.
– Так и я тоже, – поспешил заверить Николая Серегин. – Если вдруг какие проблемы по жизни будут, сразу звони!
– Да когда же вам звонить, вы ведь оба который год в состоянии перманентного опьянения?
Друзья переглянулись, но обижаться на незнакомое слово не рискнули.
– Бывает, – с грустью согласился Серегин, – случается, конечно, всякое, но не до такой же степени.
– А мне тут «девятку» предложили, – вспомнил Бородавкин. – Почти новая – десять лет всего. Если бы не пил, то запросто бы купил: машина – хоть сейчас на гонки выставляй! А так где я две тыщи баксов найду?
«Рафики» были приобретены еще до полудня. Причем в каждом из них остались и носилки, и капельница. Машины подогнали во двор дома Бородавкина и припарковали под окнами его квартиры. Новым хозяевам не хотелось вылезать из них.
Наконец Бородавкин вздохнул с надеждой:
– Неплохо бы отметить это дело.
– Отметим, – заверил его Торганов, – но без алкоголя. А сейчас пойдем тебе «девятку» покупать.
Вечером накрыли стол, за который усадили двух сыновей Серегина – двенадцати и восьми лет. Мальчики сидели напряженные и несколько испуганные, вероятно, зная, чем обычно заканчивается застолье в их доме. Но спиртного на столе не было вовсе.
Валентин смотрел на своих сыновей и радовался.
– Коля, а у тебя дети есть? – спросил он.
Торганов покачал головой.
– Как же так? – удивился Валентин. – Вон даже Бородавкин дочку родил, хотя удивляется до сих пор, откуда она появилась.
– Предположим, я знаю откуда, – обиделся Бородавкин, – просто неожиданно как-то: не успели пожениться, а жену уже в родильный дом отвезли.
– Мы с моей женой и отвозили, – похвастался Серегин, – я тогда водителем на «Скорой» работал, а жена моя Люська в той же бригаде медсестрой.
– Ну, да, – вспомнил Бородавкин, – так оно и было: они на «Скорой», а я следом на троллейбусе.
– А теперь Люська моя трудится стилистом в парикмахерской: богатым бабам макияжы делает, – похвастался Валентин.
Правда, с некоторой грустью похвастался: видимо, профессия медсестры больше шла его жене.
– А семья у тебя есть? – поинтересовался Бородавкин.
Николай опять покачал головой.
– Ну конечно, – согласился Бородавкин, – даже птицы за морем гнезда не вьют, а человеки тем более.
Вскоре появилась и жена Серегина. Она пораньше ушла с работы и долго не могла отдышаться, очевидно, догадываясь, чем может закончиться приобретение машин. Люся стояла в дверях комнаты и смотрела на стол. Потом наклонилась и пошарила взглядом под столом.
– Ты чего-то хотела? – спросил у жены Валентин. – Тогда это без нас, мы теперь в завязке.
Бывшую одноклассницу Торганов тоже не признал, а она его сразу. Подошла и расцеловала в обе щеки.
– Хоть один человек из нашего класса в люди выбился, – вздохнула она, – а мне самый охламонистый попался.
– Сама такого выбрала, – не обиделся Серегин.
– Дурой была, – согласилась его жена, – он на танцах в школе посреди зала вырубился. Я его пожалела и на воздух потащила. Валька очнулся, узнал меня и говорит: «Спасибо тебе, Людка. Теперь я, как честный человек, просто обязан на тебе жениться!» А ты тогда, Коля, с Таней Тихомировой танцевал и ничего не замечал. А ведь она тебя любила очень. Все девчонки об этом знали.
– Которая потом мужа-депутата замочила, – объяснил Серегин.
И тогда Торганов понял, что надо что-то делать. Однако что именно, он не знал. Шамин, говорил, правда, что, если прошение о помиловании будет отклонено, остается только один шанс на освобождение Рощиной – организовать ей побег. Конечно, безрассудная затея: Николай понимал это, но ничего другого придумать не мог. А идея о побеге крутилась в его мозгу и не давала думать ни о чем другом. Он даже сам удивился: мысли в голове, как у начитавшегося Дюма подростка.
Вечером он, уже находясь в бабушкиной квартире, продолжал думать об организации побега. Не мог избавиться от этих мыслей, а потом, отыскав в кармане визитную карточку полковника Пятакова, набрал номер его мобильного телефона.
– О! – обрадовался Михаил Степанович. – Приехать хотите? Это здорово! Только я сейчас в гостях у сына, то есть у свата в Питере. Недельку побуду, а потом милости прошу в нашу колонию!
– Я тоже сейчас в Петербурге, – сказал Торганов и почувствовал, как замерло его сердце. – Давайте встретимся: у меня есть к вам разговор.
Они сидели в маленьком кафе на Кадетской линии Васильевского острова. Полуподвальный зальчик был пуст, играла тихая музыка, а девушка-буфетчица склонилась за стойкой, читая книгу. Николай заказал две бутылки красного вина, и пока они распивали первую, слушал, о чем говорил Пятаков. А он рассказывал о трудностях жизни, о том, что ему тяжело смотреть, как мучается сын с женой в крохотной двухкомнатной квартирке тестя, где, кроме молодых, живут еще четверо человек.
– Сват переживает по этому поводу, я переживаю, – признался Михаил Степанович. – А что мы можем сделать? Даже комнату в коммуналке в Питере сейчас не снять: за комнату здесь просят ровно мою зарплату.
– А я хотел приехать к вам, чтобы еще раз на Рощину посмотреть, – признался наконец Николай.
– Зачем вам? – насторожился Пятаков.
– Я хотел добиться ее помилования, но заседание комиссии перенесли, и я не успел.
Начальник колонии посмотрел на него внимательно, словно не веря.
– Сколько по закону дают убийце двоих человек? – спросил Торганов.