Человек любит украшать свою жизнь чужими мыслями и словами. Куда проще в минуты собственной печали и горя поцеловать чужие слезы.
Он не верил сам в осуществление того, чего желал сейчас более всего. Можно мечтать о славе и дождаться ее, можно мечтать о любви красавицы, и красавица сама придет к тебе не только во сне, можно мечтать о власти и богатстве – в этом нет ничего нереального, но нельзя придумать человеку иную судьбу взамен той, что дана ему при рождении случайным расположением озлобленных на людей звезд. Что такое судьба? Жизненный путь? Но откуда и куда? Или это постижение мира, данное в ощущениях страдания и боли? Можно идти по жизни, словно карабкаясь в гору от подножия к вершине, задыхаясь от нехватки кислорода, чтобы потом, взобравшись на самый верх, не увидеть вокруг ничего: ни чистого неба, ни солнца, ни легких облаков, ни птиц, никого, кто мог бы согреть твою душу любовными объятиями или добрыми словами. Зачем лезть куда-то, желая возвыситься над другими, зачем стремиться к цели непонятной и призрачной, зачем спешить и шарить в тумане, рискуя сорваться во мрак и небытие? Истинно ли то, что все люди одарены счастьем при рождении, а потом каждому воздается по делам его? Кому-то воздается, а у кого-то отбирается? Но ведь есть такие, у которых и забрать-то нечего, кроме тоски и отчаянья. Почему судьба человека порой зависит от злой воли других людей – подлых и грязных, завистливых, любящих управлять чужими жизнями ради единственной радости для самих себя – стоять на вершине?
Торганов уже не верил в удачу. Он был убежден, что ничего не получится, потому что и не может получиться – а как можно надеяться на что-то, если косноязычный начальник колонии говорит: «Я вытолкну осужденную за ворота, а там уж вы, ребята сами, как умеете!» А что потом делать, Торганов не знал. И помощников у него никаких нет, и не предвидятся они. Разве что Валька Серегин со своим другом Бородавкиным. Но узнай они, о чем их может попросить Коля Торганов, тут же наверняка откажутся. Он не верил в удачу, но остановиться уже не мог.
Николай готовился. Он разрабатывал свою часть плана. Без помощников все равно не обойтись. Порой ему казалось, что он обдумывает сюжет какой-то новой книги – фантастический и далекий от реальной жизни. В один из дней вдруг понял, что Татьяне потребуется одежда, и поразился тому, что не вспоминал об этом прежде. Несколько часов бродил по магазинам и долго выбирал. Купил джинсовый костюм и мягкий пушистый свитер, две яркие спортивные майки, бейсболку, кроссовки, серые замшевые сапожки на высоченном каблуке, три комплекта дорогого белья…
Продавщица разговаривала по телефону с кем-то, не обращая внимания на Торганова, а он чувствовал себя неловко в окружении женских трусиков и прочих штучек.
– Девушка! – позвал он продавщицу.
– Да погодите вы, мужчина! – отмахнулась та. – Не видите, что я с мужем разговариваю.
И все-таки он дождался, хотя порывался уйти раза три. Наконец-то на него обратили внимание.
– Какой размер у вашей жены? – спросила продавщица.
– Честно говоря, точно не знаю.
– А рост, вес знаете?
– Рост – сто шестьдесят семь. Вес – килограммов пятьдесят.
– Ого! – удивилась продавщица. – Я тоже метр шестьдесят семь. Только меньше шестидесяти похудеть не удается. Какая у нее диета?
– Ее диету я знаю, но вряд ли вы на такую согласитесь.
Снова зазвонил телефон, и продавщица объяснила Торганову:
– Это муж. Сейчас поговорю с ним минуточку, а потом помогу вам что-то подобрать.
Разговаривала она не меньше пяти минут, но не забыла о Николае.
– И какая диета мне подойдет? – спросила она, опуская мобильник в карман розового халатика.
– Развод.
Продавщица не обиделась, но внимательно посмотрела на пальцы Торганова, вероятно, отыскивая обручальное кольцо.
– Сейчас я подыщу для вашей девушки все самое лучшее. Вы давно с ней знакомы?
Вернувшись домой, Николай срезал все ярлыки. Постирал джинсовый костюм, чтобы тот не казался новым. Даже протер все швы на нем наждачной бумагой. Потом вспомнил, что одежда не самое главное для женщины – важнее то, с чем эта одежда носится, то есть аксессуары. Снова отправился в магазин и приобрел серую замшевую сумочку, косметичку, духи, лак для ногтей, тени для век, пару золотых цепочек, кулон и крупные серьги с дешевыми мутно-темными сапфирами. Купил также темные женские очки и два обручальных кольца.
В конце концов, при наличии обручальных колец их смогут принять за супружескую пару.
В третий раз он выскочил из дома за женским зонтиком, но тут позвонил Витальев и начал ныть, что промахнулись с тиражом «Тихого ангела». Начался возврат на склад. Книготорговые фирмы в один голос уверяют, что спрос на книгу Торганова сейчас нулевой.
– Может быть, подготовим к выпуску книгу, по которой Спилберг сейчас снимает фильм? – спросил Витальев.
– А не было книги, – ответил Николай, – фильм снимается по оригинальному сценарию.
– А что делать? – не унимался издатель. – Может, сочините какой-нибудь детектив? Желательно, чтобы главной героиней была какая-нибудь симпатичная домохозяйка, которая легко распутывает самые нераскрываемые милицией преступления, успешно борется с мафией и коррупцией. Против нее все: продажные министры, милиционеры-оборотни, киллеры, сутенеры и даже собственный муж – погрязший в науке академик. По-моему, можно развить неплохой сюжет. Как вам мое предложение?
– Не знаю. Думайте сами, а я сейчас в Петербурге.
Торганов ответил и понял, что надо делать ему самому. Купить зонтик решил в другой раз и тут же отправился на Ленинградский вокзал.
Следующим вечером, возвращаясь в столицу на поезде, получил эсэмэску от полковника Пятакова: «Хотел бы иметь экземпляр новой книги послезавтра. А завтра в шесть вечера приглашаю вас на ужин в ресторан «Пиноккио» на улице Ленинградской, 85».
Поначалу Торганов решил, что Михаил Степанович немного тронулся от полученной в качестве задатка суммы. Неужели полковник серьезно предполагает, что вечером можно посидеть в ресторане, а наутро напасть на автомобиль, перевозящий осужденную на пожизненный срок преступницу? Все это походило на явный бред больного воображения. Но ведь не Пятаков предложил устроить побег Рощиной, а он сам – никому теперь уже не нужный писатель. Значит, надо ехать в Вологду и продолжать начатое дело, и серьезно решать, когда же наконец следует организовать побег.
Домой можно было не заезжать: кейс с деньгами покоился в ячейке камеры хранения. Николай переложил пачки в дорожную сумку и взял билет до Вологды.
Поезд шел медленно, а Торганову казалось, что состав летит под откос.
В Вологде шел дождь – не дождь даже, а мелкая водяная пыль блестела на солнце.
– Говорят, еще неделю, по меньшей мере, тепло будет, – сообщил водитель такси. – Хотя, может, и врут эти синоптики. Сейчас ведь никому нельзя верить. Согласен?