– С ними не получится: они с криминалом никаким боком не связаны. Скорее всего, знаком он с кем-то из сотрудников, может, лечил кого. Я уточню. Но все равно надо быть осторожными.

Флярковский посмотрел на него с недоумением:

– Почему я должен быть осторожным? Кого я должен опасаться и почему? Чем мне могут помешать доморощенные детективы? Я на законных основаниях хочу вернуть бабушке внука, а себе племянника, которого присвоил себе посторонний человек!

Он снова посмотрел в окно на Таврический дворец, к которому съезжались автомобили участников очередной конференции межпарламентской ассамблеи.

– Вон сколько бездельников развелось! Здесь одних автомобилей миллионов на пять баксов. Районную больницу на эти деньги оборудовать можно. Ну ладно, пусть развлекаются, а нам работать надо. Сейчас махнем в офис, а вечером девочки меня на свой концерт пригласили в какой-то клуб.

Илья Евсеевич не обманывал младшую Марущак, мечтавшую пойти по стопам Илоны, – он действительно помогал раскручивать трио девочек. И группа «Цацки» постепенно становилась популярной. С основной солисткой, которую звали Соней, Илья Евсеевич уже полгода спал, с двумя другими пока еще нет. Но жизнь тем и удивительна, что в ней не бывает ничего невозможного.

Вечером он посетил клуб, послушал, как девчонки слаженно и весело пищат про несчастную любовь. Вокруг бесновалась обкуренная двадцатилетняя детвора, и лазерные лучи рисовали изумрудные восьмерки на стенах и на обтянутых рваными джинсиками задницах.

Он возвращался домой уже после полуночи, и Соня, прижимаясь к Флярковскому на заднем сиденье «Бентли», пела ему в ухо:

Последний поцелуй тебе подарит август,

Пусть губы холодит вечерняя заря.

Я все-таки тебе когда-нибудь понравлюсь,

И ты придешь в начале сентября…

– Что за белиберда! – скривился Илья Евсеевич, сбрасывая со своей груди руки Сони. – Чушь какая!

– Это я сама стихи сочинила, – объяснила солистка «Цацек», – и музыку сама написала. Сейчас аранжировку делают. Хитом будет.

– Когда будет хитом, тогда и ты молодцом будешь, а пока не приставай.

Почему-то Илье Евсеевичу показалось, что вместе с Сониными пальцами к нему за пазуху залезла тревога.

Утром Соня попыталась осторожно выбраться из постели, но Флярковский уже и так проснулся и наблюдал, как она собирает по комнате свою разбросанную по углам одежду, смотрел на ее круглую попку, на маленькую грудь, на растрепанные волосы, закрывающие лицо и половину спины. Соня смахнула волосы с глаз и увидела, что он разглядывает ее. И тут же прикрылась комком одежды.

– Опусти руки! – приказал он.

Она послушалась и зажмурилась.

Он продолжал смотреть, а она кусала губы.

– Что-то случилось? – спросил он.

Соня кивнула.

– Что?

– У меня задержка.

– Давно?

Соня опять кивнула, теперь уже глядя на него умоляюще.

– Какие проблемы? – зевнул он. – Сейчас это легко делается и безболезненно. Утром к врачу сбегаешь, а вечером опять на сцену.

Илья Сергеевич нашел взглядом свои брюки, отдыхающие на спинке кресла, и показал на них глазами:

– Подай!

Она поднесла, продолжая прикрывать руками живот и грудь. Флярковский пошуровал по карманам, достал из них какие-то купюры и протянул Соне:

– На!

Девушка опустила голову совсем низко, так что волосы закрыли ее лицо. Она потрясла головой, отказываясь, но все же взяла деньги и продолжала стоять.

– Что еще? – недовольно спросил Илья Сергеевич.

– У меня вчера бабушка умерла, – прошептала Соня и заплакала.

26

Утром Олежек проснулся, вышел в коридор и увидел спящего на подстилке щенка. Мальчик замер, удивленный. Разглядывал щенка во все глаза, обернулся и, посмотрев на подошедшего Иванова, прошептал с восторгом:

– Это кто там?

У Олега все внутри замерло: впервые мальчик сам обратился к нему, а прежде только едва отвечал на несложные вопросы.

– Это твоя собака. Теперь у тебя есть друг, который вырастет и будет тебя охранять.

– А когда он вырастет? – снова шепотом, чтобы не разбудить щенка, спросил Олежка.

– Через два года будет большим.

– Долго ждать, – вздохнул мальчик. – А как его зовут?

– Сам придумай.

– Олегом его можно назвать?

– Можно, конечно, но тогда у нас в доме будет три Олега, и другие люди начнут путаться, кто есть кто. А путаница нам не нужна.

– Да, – согласился мальчик, – тогда я другое имя придумаю.

Иванов приготовил завтрак: сосиски и кофе для себя, кашку и какао для ребенка, творожок для щенка. Люди ели за столом, щенок завтракал на полу. Он был серым и пушистым. «Вполне возможно, что это и в самом деле чау-чау, если, конечно, бывают чау-чау серого окраса», – подумал Олег.

– Какой кругленький! – удивился в этот момент мальчик. – Прямо как шарик.

– Ты хочешь назвать его Шариком?

– Нет, – потряс головой Олежек. – Все собаки Шарики, а наш должен отличаться. Я назову его Кубиком. Можно?

Иванов удивился логике ребенка и согласился. И тут же поразился детскому мышлению, которое связывает геометрические фигуры с чем-то живым и любимым, о чем можно мечтать и чем можно восхищаться.

Вскоре пришла Настя с дочкой, и, как бы ни хотелось Олегу остаться рядом с ними, все равно пришлось мчаться на работу сломя голову.

Днем он позвонил Васечкину и все рассказал: и о том, что Олежек оказался сыном олигарха Флярковского, и о том, что из концерна «Фармаком» приезжал человек, предложивший деньги, и о том, что, получив отказ, человек этот сказал, будто ребенка заберут и так. Сергей выслушал, потом заявил: сейчас он занят, но дело, судя по всему, серьезное, хотя расстраиваться пока не стоит, он заедет вечером в гости, и они все обмозгуют. Но появился в больнице в самом конце дня. Васечкин сказал, что просто обязан доставить друга до дому, к тому же в машине сидят еще друзья, которые обещали помочь.

На переднем пассажирском кресле сидел новый начальник Олега – Константин Сергеевич. Человек, расположившийся на заднем сиденье, – Геннадий Павлович, адвокат.

Олег подробно все рассказал им.

– Судя по всему, предстоит судебное разбирательство, – сказал адвокат, – я готов помочь, только дайте мне все документы и опишите подробно историю усыновления и опекунства.

Сошникова интересовало другое.

– Я чисто из профессионального интереса слежу за делом об убийстве Бориса Флярковского, – сообщил он. – Там все так просто, что ничего не понять. Во-первых, расследование каждого преступления, в первую очередь убийства, начинается с постановки вопроса «Кому выгодно?». Олигарха убили за границей, хотя вряд ли у Флярковского были недруги-иностранцы. Российские конкуренты? Тоже вряд ли, так как российский рынок производства и реализации лекарств давно поделен между отечественными производителями и на сегодняшний день стабилен. К тому же «Фармаком» – крупнейший производитель, никто не пожелает с ним связываться. Бытовое убийство отпадает сразу из-за способа его совершения: яхта взорвана в море, а следовательно, работал профессионал. Заказуха на почве неприязненных личных отношений отпадает, потому что от таких богатых людей терпят все. Если и не прощают, то сдерживаются. Убили далеко от дома. Это важно. Вполне вероятно, что заказчик – близкий покойному человек. Жена, которой была бы выгодна его гибель? Но она погибла вместе с ним. Младший брат? Но он, насколько мне известно, полностью зависел от Флярковского. И своих денег у него более чем достаточно, да и погибший не был жадным – мог обеспечить удовлетворение всех потребностей близкого родственника. Конечно, от возможности получить в руки пару миллиардов долларов у любого может снести крышу. И все же.