В офис Флярковского примчался Ваня Афанасьев – продюсер группы «Цацки». Он сидел в приемной и ерзал в нетерпении по коже дивана. Наконец из кабинета вышел очередной посетитель, и секретарь Флярковского, сорокалетняя обаятельная Вика, нажав кнопку селектора, произнесла:
– Илья Евсеевич, к вам Афанасьев
– Чего хочет? – долетел до Вани голос Флярковского.
Афанасьев сразу вскочил с дивана и начал шепотом уговаривать секретаршу:
– Викочка, родненькая, скажите Илье Евсеевичу, что неотложное дело на пять минут
– Пусть заходит, – тут же отозвался Флярковский.
Секретарь осмотрела Афанасьева и поморщилась. Как обычно, нерасчесанные волосы, несет одеколоном и ментоловой жевательной резинкой, сквозь эти ароматы на выдохе пробивался запах виски.
Виктория поморщилась еще раз.
– Ну ладно, заходите, но только недолго. У Ильи Евсеевича скоро очень важная встреча.
Афанасьев проскользнул в кабинет
– Ну, что скажешь? – встретил его Флярковский.
Илья Евсеевич из-за стола не поднялся и не предложил сесть.
– Так это… – растерялся Иван, не зная, как сообщить неприятную весть, и наконец решился: – Сонька сбежала. Вчера на выступление не явилась – девчонки вдвоем под фанеру отработали. А сегодня я ее по телефону достал. Так она мне заявила, что уходит из коллектива.
Флярковский молчал.
– Так и сказала. Еще говорит, что надоело ей все… И вообще, говорит, будто беременная и собирается рожать…
Ваня взглянул на Илью Евсеевича, а тот продолжал молчать.
– Как вы себе это представляете? – хихикнул Афанасьев. – Она рожать будет в своих Великих Луках.
– Как со сборами? – спросил Илья Евсеевич.
– Нормально. За месяц двадцать выступлений по пятерке. Еще четыре выездных на корпоративки по десятке. Всего сто сорок получается. Из них двадцать ушли на охрану, двадцать надо было заслать на каналы, чтобы крутили нас почаще. Остается чистая сотня. Десять процентов – девочкам по договору. Пятнадцать тысяч музыкантам и пять – накладные расходы.
– Какие еще накладные расходы?
– Ну, типа подарков администраторам клубов. Косметика для солисток, парфюмы разные. А, еще оплата квартир девочкам.
– Это из твоей доли. Короче, считаем от сотни. Моих шестьдесят процентов, как договаривались, твои сорок.
Афанасьев кивнул, и лоб у него вспотел.
– Как там девушка в ластах? – поинтересовался Флярковский.
– Власта, что ли? Нормально. Старается вовсю.
Власта Курочкина – вторая солистка группы «Цацки». Она была самой старшей в коллективе – ей уже исполнилось девятнадцать – и самой высокой. Обувь носила сорок первого размера, что не мешало ей, однако, хорошо двигаться на сцене.
– Я спросил, как у нее со здоровьем. Есть ли ухажеры?
– Со здоровьем у нее дай Бог каждому. А романов никаких. Я же им сказал: как только у кого-нибудь кто-нибудь появится, то из коллектива выставлю сразу. Они знают, замену я быстро найду. Я им постоянно твержу, что в случае чего таких, как они, на любой помойке полный мусорный бак стоит.
– Сегодня есть выступление?
– Сегодня в «Конти».
– Я подъеду. Приготовь мои шестьдесят тысяч. А девушке в ластах скажи…
Афанасьев изобразил внимание, но Флярковский не спешил.
– Поедешь в Великие Луки, дашь Сонькиной матери, сколько требуется, чтобы она ее из дома выставила. Двухсот тысяч рублей с головой должно хватить. Соню притащишь сюда и сразу на аборт. А потом я решу, куда ее: на помойку или обратно на сцену. Новая солистка – дополнительные расходы.
– Вот и я думаю…
– Ступай! Деньги не забудь.
Дождавшись, когда за продюсером закроется дверь, Илья Евсеевич набрал на мобильнике номер телефона и поднес аппарат к уху.
– Леня, зайди ко мне. Доложишь, как идет подготовка к судебному заседанию. В понедельник, когда все решится, начнем собираться для окончательного переезда в Москву.
Девушка в ластах дышала часто и хрипло. Потом стала стонать и кричать. В страсти она мотала головой, чтобы длинные темные волосы ритмично и красиво колыхались из стороны в сторону.
– Башкой не крути! – приказал Флярковский.
– Не буду, простите, – прошептала внезапно переставшая дышать и орать Власта.
Сбросив с себя девушку, Илья Евсеевич сказал ей:
– Сбегай в гостиную и принеси шампанского. За барной стойкой стоят во льду две бутылки. С красной полосой оставь, а «Мерсье» сюда тащи. И фрукты посмотри: виноград, персики должны быть.
Власта вскочила с кровати.
– Замри! – остановил ее Флярковский и спросил: – Ты где живешь?
– На Комендантском.
– Ну, чего стоишь – тащи шампанского!
Девушка в ластах прошлепала по вишневому паркету, потом где-то открылась дверь холодильника. Флярковский закрыл глаза и представил Соню, вспомнил ее поцелуи, ласковые слова и осторожные пальцы.
Флярковский сел в постели и посмотрел на часы – без четверти три. Он нажал кнопку переговорного устройства и связался с постом охраны в вестибюле парадного.
– Слушаю вас, Илья Евсеевич, – отозвался хриплый спросонья голос дежурного.
– Вызовите такси прямо сейчас. Надо девушку на Комендантский отправить.
– А мосты? – напомнил дежурный.
– Мосты сведут: я договорился.
Заседание назначили на утро понедельника. К половине десятого Иванов подъехал ко входу в здание суда, где его дожидался Геннадий Павлович с портфелем в руке.
– Готовы? – спросил адвокат.
Олег кивнул.
– Только не волнуйтесь, – посоветовал Геннадий Павлович, – на все вопросы буду отвечать я. Если к вам обратятся, отвечайте только то, что и как было на самом деле. Но не спешите. Вопросы могут быть каверзными и провокационными.
Они выкурили по сигаретке, потом поднялись наверх и отдали девушке-секретарю суда свои паспорта. Ровно в десять двери зала судебного заседания открылись, и они вошли внутрь. Через минуту в зал влетел пожилой человек в светлом двубортном костюме и в галстуке цветов российского триколора.
– Это Акрошкин, – шепнул Геннадий Павлович Олегу, – известный адвокат, пройдоха еще тот. Он представляет истцов.
Тут же в зал вошел высокий темноволосый мужчина.
– А это, судя по респектабельности, сам Илья Флярковский.
Илья Евсеевич с достоинством опустился на первом ряду. Он сидел в полутора метрах от Иванова, и Олег уловил тонкий аромат дорогого мужского одеколона.