Берманов огляделся. Кабинет Сергея был меньше его собственного, но зато здесь стояли кожаный диван и два таких же дорогих кресла и на столе – большой жидкокристаллический монитор компьютера. Сам Берманов никогда компьютером не пользовался, зато у него была личная секретарша – не очень молодая, правда, но далеко еще не старая.
– Что скажешь? – спросил Эдуард Юрьевич, усевшись в мягком и совсем не скрипучем кресле.
– В деле появился еще один фигурант, – ответил Васечкин. – Он, правда, пытается выдержать стиль предыдущих посланий, использует те же слова, но построение фраз более грамотное. Человек этот образован, решителен, его угроза вполне реальна. Он колебаться не будет, иначе бы не проставил точное время. Теперь у нас есть время только до полудня завтрашнего дня.
– Наши эксперты сказали то же самое.
– Кроме того, этот человек был связан или связан до сих пор с правоохранительными органами или, может быть, изображает это, но тебя знает хорошо.
– Все преступники меня хорошо знают, боятся и ненавидят, – вспылил Берманов. – Алиходжаев, например. Я с самого начала знал, что это похищение – его рук дело. А теперь он еще и угрожает. Как он представляет себе эти десять миллионов? Это же сто килограммов стодолларовыми купюрами, не считая вес упаковочной ленты. С ними так просто не убежишь.
– Флярковский готов заплатить такую сумму?
Берманов кивнул.
– Он уже говорил с членами правления «Фармакома», и те единогласно решили деньги отдать.
– Как только похитителям сообщат, пусть Флярковскому скажут, что заплатить надо будет по кросскурсу банкнотами по пятьсот евро: это будет килограммов пятнадцать. В небольшую спортивную сумку поместится. А потом пять человек легко смогут распихать сто тридцать пачек банкнот по карманам и борсеткам.
– Но как они смогут воспользоваться деньгами: номера и серии купюр будут переписаны.
– На каких-нибудь Каймановых островах их примут за минусом двадцати процентов. Все равно немало останется. Меня другое заботит: похитители назначают выкуп только за мальчика, значит, Настю с дочкой они не собираются освобождать и в живых их не оставят.
– Это лишний раз подтверждает то, что к делу причастен Алиходжаев.
Но Васечкин покачал головой:
– Алиходжаев отправлял бы письма более угрожающего содержания, не такие складные, и не только письма: подобные ему присылают уши похищенных или пальцы.
– До этого, надеюсь, не дойдет, – вздохнул Берманов.
Судя по его реакции, Бергамот думал о таком варианте поворота событий постоянно.
– Не хотелось бы, – добавил он.
– Чем Менжинский сейчас занимается? – поинтересовался Сергей.
– Леонид Иванович? – переспросил Берманов, удивляясь вопросу. – Тем же самым: используя свои силы и средства, пытается выйти на след. Мы с ним в постоянном контакте. Но у него тоже мало чего получается. А зачем тебе?
– У Менжинского возможностей выйти на похитителей больше, чем у нас с тобой. Если бы он хотел, давно обнаружил бы их. Если, конечно, он не связан с ними с самого начала.
– Побойся Бога, Сережа! – возмутился Берманов. – Что ты такое говоришь?
– Менжинский в убийстве Бориса Флярковского замазан куда больше тебя. Если тебя подставил Алиходжаев, то самого Алика использовал именно твой Леонид Иванович. У меня есть свидетельства и доказательства. Так что помолчи. В свое время именно он пытался внедрять в преступные группировки своих агентов, чтобы вызвать войну между бандами. Поэтому похищение ребенка и убийство случайных людей для него – мелочь. Ясно, что мы не сможем организовать прослушку его телефонных переговоров и установить «жучки» в его квартире, офисе и машинах. Но проследить за ним необходимо. Мне кажется, ты и Алиходжаева так быстрее отыщешь. Но времени у нас с тобой сейчас меньше суток, поэтому потерпи немного и не передавай своему разлюбезному Леониду Ивановичу содержание разговора.
Пока Сергей говорил все это, Бергамот багровел все больше и больше. Когда Васечкин замолчал, Эдуард Юрьевич поднялся, хотел протянуть руку для прощания, но передумал.
– Есть еще одна версия, – произнес он, – возможно, похищенная женщина – участница преступления, и потому ее никто не похищал: она сама села в машину вместе с дочкой. Вроде как жертва и подозрений никаких.
– Не повторяй чушь, придуманную Менжинским, – посоветовал Сергей и добавил: – Иди работать, Эдик!
Уже трое суток Олег не находил себе места, бродил по квартире и не знал, что делать. Рядом была Кристина, пыталась успокаивать его, отвлекать. Она отвечала на телефонные звонки и сама звонила куда-то. О ходе расследования ничего не было известно, только однажды из милиции позвонили и сообщили, что с похитителями установлена связь и те уже назначили значительный выкуп. Причем сказали об этом с каким-то злорадным удовлетворением, словно знали, что гражданину Иванову выкуп этот не собрать и за тысячу лет, даже если он не будет ни есть, ни пить, ни одеваться, ни платить за квартиру или утаивать от государства налоги. Олег тут же попытался связаться с Флярковским, звонил тому в офис, но секретарь ответила: Илья Евсеевич отсутствует и отсутствовать будет еще долго, возможно, несколько дней. Когда же в загородную резиденцию позвонила Кристина, то там и вовсе не стали ничего объяснять: сразу же бросили трубку, как только она представилась. Кристина попыталась связаться с Соней, но у нее постоянно был занят номер, словно кто-то занес телефонные номера Кристины в черный список мобильника Сони – понятно, что не она сама.
Сначала Олег думал, будто похищение – фикция. Потом решил, что Илья ни при чем, так как смысла в похищении никакого. Иванов сообщил о своих подозрениях Васечкину, но тот отмахнулся: «Вряд ли: не идиот же он!» Шли часы, и Олег так и не мог сообразить, кому же выгодно преступление. Конечно, существуют люди, не брезгующие ничем ради выгоды, но ведь о том, что Олежка – наследник огромного состояния, знает не так уж много людей, к тому же ребенок не распоряжается деньгами, а следовательно, проще и надежнее было бы выкрасть его самого – Олега Богумиловича Иванова и попытаться договориться с ним, а через него с руководством концерна. Но руководство «Фармакома» – это как раз Илья Флярковский. А тот поставил бы условия, первым из которых была бы передача ребенка ему. То есть, куда ни кинь, – везде Илья Евсеевич.
Олег подошел к окну и посмотрел вниз. Во дворе, припаркованный у стены дома, стоял старый автомобиль Васечкина, который Сергей отдал ему. Олег вдруг подумал: как легко было бы сесть в эту дребезжащую «шестерку», приехать к Илье Флярковскому, открыто поговорить с ним, честно договориться и обсудить судьбу ребенка. Если он так печется о наследстве, о своем семейном бизнесе, о концерне, то, может, стоит отказаться от всех прав на наследство, чтобы Илья оставил себе все эти акции, заводы и пароходы? Только пусть отдаст Олежку и не терзает его больше. Ведь каждый день вдали от привычной обстановки для него сейчас тяжелое испытание; мальчик едва-едва начал отходить после разлуки с матерью, о смерти которой еще не знает, но догадывается, вероятно, даже не понимая, что это такое на самом деле. Прошло трое суток, и Олегу хотелось теперь только одного: чтобы мальчику ничего не угрожало, чтобы он и в дальнейшем рос в окружении добра и заботы. Еще Иванов думал постоянно о Насте, тревожился за нее и за ее дочку.