– Голову зашиб, сердешный! – пожалел его один из пожилых кметей, Некрутич. – Дня три-четыре полежать бы ему.
– Ну, оставайся-ка с ним пока! – решил Ростислав Володаревич. – Ждать нам некогда. Бери Воронца и Сновида, втроем донесете его до той веси [35] , что вчера проезжали. Устройте, велите ходить за ним, на-ко вот… – Князь Ростислав развязал кошель и выбросил на ладонь пару небольших серебряных монеток. – С нами ему не ехать, так не бросать же человека в чистом поле. А там как справитесь, то и догоняйте.
Боярин Милюта во время этого разговора сидел на траве, сжимая голову руками: ему не терпелось ехать за своим князем, но голова так кружилась, что он едва понимал, где небо, где земля. Ни верхом, ни пешком он передвигаться был не в силах, а стать обузой войску, которое направляется на помощь Вячеславу Владимировичу, старый воевода не мог себе позволить.
– Бог милостив, оправишься! – утешал его старый Некрутич, когда перемышльское войско тронулось в путь. – Ты тоже, боярин, не молоденький, повоевал на веку. Кто, говоришь, приложил-то тебя так?
Вскоре после полудня князь Ростислав с дружиной был уже перед Ивлянкой. Появление возле самого села неизвестного войска было для всех его обитателей полной неожиданностью. Помня, что должен оберегать свою добычу как от отца, так и от мужа, сотник Мирон мог только схватиться за бесталанную голову: кони пасутся на лугу, спасаться бегством затруднительно, а сражаться двумя десятками мечей против двух тысяч – глупо. Положившись на Бога и на свое испытанное умение со всеми ладить, Мирон велел не закрывать ворота княжьего двора и даже сам встретил нежданных гостей перед крыльцом. Половецкая внешность ехавшего во главе дружины ничего ему не сказала (как и женщинам, смотревшим из окошка терема), но русский облик остальных убедил в том, что это, по крайней мере, не набег «поганых половцев».
– Это и есть село Ивлянка? – спросил половец, въезжая во двор. Он сразу определил принадлежность Мирона к дружинному сословию и обращался к нему. – Здесь князь Вячеслав Владимирович?
– Откуда здесь Вячеславу Владимировичу быть, если село Ивлянка – владение Юрия Ярославича? – резонно ответил Мирон. – А вы-то кто будете, добрые люди?
– Я – Ростислав Володаревич, сын перемышльского князя Володаря Ростиславича. Я знаю, что это земля князя Юрия, но его тесть Вячеслав Владимирович обещал меня здесь ждать.
– Уехал он, княже. Уж второй день как в Туров уехал.
– Что же он меня не дождался? Ты из его дружины? Не передал ли он мне что-нибудь? – спрашивал князь Ростислав, не сходя с коня.
– Сам-то я, княже, его не видел, – уклончиво отвечал Мирон, первой заботой которого было спровадить ненужных гостей, – а говорят, что приехали к нему из Турова люди и сказали, что Туров раскаялся в своей измене и готов Вячеславу Владимировичу ворота открыть. Вот он и поехал. Только кто же знает, как оно там сложится? Оставить ему здесь было некого, но, видно, если бы мог, то просил бы тебя, Ростислав Володаревич, скорее вслед за ним ехать. Может, пока он доедет, Туров опять передумает или Юрий Ярославич откуда-нибудь помощь получит. Словом, твое войско никак лишним не будет.
– А ты сам-то кто такой, что так о нем заботишься? – спросил князь Ростислав, внимательно оглядывая Мирона с ног до головы. – Новгородец, видать? Неужели Мстислав новгородский младшему брату помощь прислал?
– Я-то кто? – Мирон словно бы удивился, что ему задали такой простой вопрос, но делать было нечего, приходилось отвечать. – Я – Мирон, берестейского князя Юрия Ярославича сотник.
– А тут чего делаешь?
– Да так… По хозяйству… – Мирон слегка развел руками, но Ростислав уже понял его замешательство.
– Наследство, значит, принимаешь? – Он усмехнулся. – Ловок князь Юрий берестейский, хоть и молод.
– Что же ты, Ростислав Володаревич, с коня не сойдешь? – С крыльца спустилась ключница Прибава. В новом красном платке, с ожерельями и бусами в три ряда, видимо, еще из старых князевых подарков, она улыбалась во все лицо, устремив на молодого гостя блестящий обольстительный взгляд. – Нельзя же нам из дома отпустить такого гостя, ничем не угостив! Отдохни малость, Ростислав Володаревич. Князь Юрий с твоим батюшкой всегда в дружбе был, мы и от тебя никакой обиды себе не ожидаем. Прогневается, если мы тебя от порога отпустим, не уважив.
– Да ты что болтаешь, глупая баба! – Мирон не на шутку перепугался, видя, как старается Прибава и с каким интересом ее слушает Ростислав. – Разве нам можно таких гостей принимать? Припасы все подъели, а что осталось, князь Вячеслав увез. Корьем, что ли, сосновым угощать будем?
– Не встревай в чужое дело, Мирон Жирославич! – с досадой прикрикнула Прибава. – За угощенье не бойся. Я хоть все амбары выскребу, а на стол соберу. Не сомневайся, Ростислав Володаревич, найдем чем угостить, голодными не останетесь. Найдем и чем накормить, и где уложить, и чем позабавить!
Она еще раз поклонилась, при этом бросив на Ростислава завлекающе многозначительный взгляд. Ростислав посмотрел на своих воевод, словно советуясь. Отрок Тешила, готовый принять коня, показал ему глазами куда-то вверх. Ростислав поднял голову и успел заметить мелькнувшее в окошке терема женское лицо, которое сразу спряталось. Тешила закивал ему, мимикой изображая что-то очень приятное и обольстительное.
– Раз так, передохнем немного! – решил Ростислав и сошел с коня.
Довольная Прибава повела Ростислава и воевод в гридницу, а Мирон, пропустив их, со всех ног помчался наверх. Не в силах сообразить, что задумала ключница и зачем ей это понадобилось, он жаждал любой ценой уберечь свою добычу от чужих глаз.
В горнице его встретили три встревоженные пленницы. Ни одна из них не знала князя Юрия в лицо настолько хорошо, чтобы быть уверенной, что среди приехавших (насколько можно было разобрать сквозь желтоватые, в тонких трещинках, пластинки оконной слюды) его нет. Но чья еще дружина могла приехать сюда как к себе домой? Ничья, кроме князя Юрия.
Крестя чуть не плакала, представляя, что с ней будет, когда разоблачат ее невольное самозванство, а Зорчиха успокаивала девушку: ничего не будет, поскольку настоящая княгиня Прямислава Вячеславна никуда не исчезла. Сама Прямислава сидела на ларе, бледная и негодующая. Должно быть, Мирон знал, что Юрий Ярославич приедет сюда, потому и повез ее не в Берестье, а в Ивлянку. Она была исполнена такого ожесточения против мужа, что не пожелала бы даже взглянуть на него, если бы он сейчас вошел в горницу.
Однако если он так быстро вернулся, это значит, что в битве за Туров он потерпел неудачу. И что же дальше? Насколько далеко простирается гнев Вячеслава Владимировича? Будет ли он преследовать своего бессовестного зятя или удовольствуется его изгнанием назад в Берестье? И как поведет себя с женой Юрий Ярославич, будучи разбит ее отцом: станет заискивать перед ней или вымещать на ней свою обиду? Прямислава совсем не знала, что за человек ее муж, и на все эти вопросы не могла дать ответа. Да что мужа – она и отца-то совсем не знала, потому что рассталась с ним в ту пору, когда еще не могла судить о его человеческих качествах. Но так или иначе, распущенность, неблагодарность, низость, коварство князя Юрия внушали Прямиславе такое отвращение, что сейчас она снова, как тогда в Апраксином, дала себе слово: лучше в монахини постригусь, но не стану с ним жить!