— Как там наш больной? — глухо спросил я, чтобы отвлечься от очередного разочарования.
— Все так же, господин, — тотчас отозвался Лени, сокрушенно разводя руками. — Бульон, правда, стал пить охотней, да и кашель уже не столь сухой. Может, и выкарабкается — если погода не испортится. Случись снежная буря, аль морозы ударят…
Лени не закончил фразу, но я и так все понял — больной ниргал еле дышит, и случись сейчас резкое похолодание или налети снежная буря с ее пронзительными ветрами, то смерть неминуема. А мы окажемся бессильными. Беда…
Подожди-ка… а если, не дожидаясь морозов, вырыть глубокую землянку, сложить из камней примитивную печь, застелить все лапником… дров в избытке, с охотой тоже проблем возникнуть не должно — дичь здесь не пуганная… В этот момент до меня дошло, о чем, собственно, рассуждаю, и я резко замотал головой, изгоняя глупые мысли прочь, потревоженные щупальца взмыли в воздух и застегали воздух, уподобившись разъяренным змеям.
«Глупец! — злобно выругал я себя. — Да ты никак зимовать здесь собрался?! Тоже мне, жалостливый нашелся! И себя, и остальных угробишь!»
— Лени! Тикса! — почти крикнул я. — Готовьтесь к дороге! Завтра с рассветом выступаем в путь!
— Да, господин! — хором ответили оба, и в их голосах мне послышалось скрытое облегчение. Оказывается, Дикие Земли давили не только на мой разум. Моим спутникам здесь столь же неуютно.
— С раненым как быть, господин? — осведомился засуетившийся Лени. — В седле ему не усидеть.
— Срубите пару молодых деревцев, возьмите пару одеял и соорудите конную волокушу, — велел я. — Если понадобится, сделаем крюк, но пойдем там, где волокуша пройдет без труда.
— Сделаем, господин, даже не сомневайтесь! — обрадованно закивал Лени. — И часть оленьей туши прихватить сумеем — в ноги больному! А лошадь и не заметит ничего.
— Главное, волокушу поосновательней делайте, чтобы потом не пришлось чинить ее на каждом привале. Ремней и одеял не жалейте. Тикса, хватит уже свои камни скрести. Как домой доберемся, так и любуйся хоть весь день напролет. Давай, помоги Лени с волокушей.
Закряхтев, Тикса спрятал ничем не примечательный булыжник обратно в сумку и, поднявшись на ноги, поспешил к Рыжему, что уже выглядывал подходящие по длине и толщине деревца.
Дожидаясь гнома, Лени поскреб многодневную рыжую щетину и брякнул:
— Как доберемся, так и ниргала подлечим — отец Флатис-то уж заждался нас, поди, вмиг больного на ноги поставит. Да и вас от напасти этой ледяной избавит, господин! А я… а я женюсь — если благословение дадите, господин! Вот! Пора уж и мне детишек завести — не все ж бобылем ходить!
Я лишь ошарашенно кивнул, не зная, что ответить на это признание, а затем вновь вернулся к карте, прикидывая приблизительный маршрут движения. Теперь дорогу следовало выбирать особенно осторожно. Надо умудриться пройти по уже проверенной по пути к озеру дороге, но суметь избежать оврагов, непролазных чащ и прочих непреодолимых препятствий для волокуши. Да уж, та еще задачка…
* * *
Я, как всегда, шел во главе своего небольшого отряда — пользуясь тем, что холод мне нипочем, пробивал дорогу в глубоком снегу. Сразу за мной шагал один из двух оставшихся на ногах ниргалов. Затем — лошадь, нагруженная сумками, за чей хвост обеими руками держался коротконогий гном. Ему в затылок дышала наша вторая лошадь, тащившая за собой тяжело нагруженную волокушу, рядом с которой с трудом перебирал ногами Лени, поминутно наклоняясь к больному и поправляя сползающие одеяла. И замыкал нашу колонну последний ниргал — прикрывая тылы своей железной спиной, прикрытой черным плащом. Возможно, именно это нас и спасло.
Едва мы вышли на относительно открытое пространство, я на мгновение остановился, чтобы осмотреться по сторонам и свериться с картой. Невольно остановились и остальные члены отряда, чтобы не уткнуться мне в спину. Стоящий за мной ниргал перехватил поводья лошади, заставив остановиться, чтобы не позволить разгоряченному тяжелой дорогой животному подойти ко мне слишком близко. Я еще успел потянуться за картой и открыть рот, чтобы осведомиться, как там наш больной, когда стоящий позади ниргал неистово загрохотал железным кулаком по доспехам, предупреждая об опасности.
Из-за только что пройденных нами деревьев полетели стрелы и донеслось памятное по последней осаде верещание гоблинов. Пронзительно завопил Лени, хватаясь за лежащий на краю волокуши топор.
К этому моменту я только и успел развернуться на шум и с ужасом заметить мелькающее среди деревьев столь знакомое зеленое свечение, заметное даже при солнечном свете. Пауки и шурды… Опять эти твари.
— Создатель! — вырвалось у меня. — Только не сейчас!
В следующее мгновение я отмер и прыжками понесся в хвост отряда. Шурды не показывались на вид, но из кустов продолжали вылетать стрелы и слышался звенящий звук спускаемых тетив. Несколько стрел с глухим треском отскочили от брони развернувшегося ниргала. Еще пара ушла в никуда и безвредно увязла в снегу. Истошно заржала одна из лошадей, на бегу я успел заметить торчащее из ее крупа древко стрелы. До Лени мне оставалось все три шага, когда на моих глазах в него врезалась стрела и сбила с ног. Рухнув на землю, рыжий судорожно дернулся, взрывая ногами снег, и неподвижно замер.
— Ле-ени! — пронзительно завопил гном, напролом бросаясь к скрывающим врага зарослям. — Заграх ист микердо! Лизерас микердо!
Лени упал мне под ноги, и, чтобы не врезаться, мне пришлось совершить прыжок и перескочить через него. Краем глаза я зацепил быстро краснеющий снег и застывшее лицо. Я не замедлил шаг, но в тот же миг меня обуяло дикое бешенство — не уберег! — и с нечленораздельным ревом я бросился вслед за Тиксой. Сокрушить, раскромсать врагов на куски, уничтожить этих проклятых Создателем тварей, никак не желающих оставить нас в покое!
Мы с гномом оказались гораздо медлительнее, чем слаженно действующая пара ниргалов. Я не успел нагнать вопящего Тиксу, когда в воздухе свистнул первый арбалетный болт и вонзился в гущу кустов — шедший в голове отряда ниргал вступил в бой, за ничтожные секунды успев взвести арбалет, обнаружить врага и спустить тетиву. Выстрел оказался точным — из зарослей раздался всхлип, с хрустом ломая ветви на снег повалился шурд, выпуская из мертвых рук небольшой изогнутый лук. Второй ниргал, не обращая внимания на бьющие в него стрелы, вломился в заросли и, резко опустившись на колено, описал вокруг себя широкую дугу мечом над самой землей. На этот раз криков последовало куда больше. На снег дождем посыпались срезанные ветви кустарника, следом рухнули визжащие от боли гоблины, чьи ноги попали под удар меча. Один попытался встать, еще не понимая, что у него больше нет ног, но тут же захлебнулся кровью и схватился руками за рассеченное горло. Из-за кустов послышалась рубленая фраза на гортанном языке, ветви затрещали, раздаваясь в стороны, из образовавшихся проемов хлынули истошно завывающие шурды и костяные пауки.
Только тут я понял, что бегу навстречу гоблинам безоружным, и схватился за рукоять болтающегося на поясе меча. На ходу рванул рукоять, но оружие осталось в ножнах — примерзло. Шанса повторить рывок не дали — на меня налетел один из верещащих гоблинов и попытался пырнуть под ребра ржавым кинжалом. За его плечами болтался полупустой колчан — похоже, шурд попросту не успел от него избавиться, когда приказ погнал его в атаку. Возможно, именно эта тварь пустила стрелу в Лени. Ярость придала сил, я оттолкнулся от земли обеими ногами и с ревом врезался в тщедушного гоблина, сбив его с ног своей массой. Оказавшись поверх врага, я инстинктивно прижал его руки коленями и обеими руками принялся наносить беспорядочные удары, вымещая всю злобу, что накопилась у меня внутри. Остановился я, лишь когда шурд конвульсивно затрясся, и, испуская дух, засучил ногами. Не глядя на оставшееся от его головы кровавое месиво, я подхватил валяющий на снегу кинжал и рывком поднялся на ноги, взглядом ища следующего врага. От рук, буквально искупавшихся в невыносимо горячей крови гоблина, шел густой белесый пар. Большую часть моего тела словно окунули в крутой кипяток, но я не обращал внимания на укусы боли — горячка внезапного боя и испепеляющая меня ярость были куда сильнее.