Священнослужитель покраснел.
— Дом с замурованными окнами? — И смущенно откашлялся.
— Что-то не так? — спросил Мандред. — Я тоже спросил себя, почему они превратили дом в крепость.
Священнослужитель снова откашлялся.
— Это… из-за кабака на противоположной стороне площади. Хозяин построил особую комнату на втором этаже. Тот, кто хотел выпивать там, должен был платить за кружку вина на медную монету больше.
— И что?
Священнослужитель смущенно отвернулся.
— Из той комнаты хорошо было видно окна дома, находившегося на противоположной стороне площади.
Мандред начинал терять терпение.
— И что же там можно было увидеть?
— Это… такой дом, куда ходят одинокие мужчины. Из кабака можно было наблюдать за тем, что происходит в комнатах. Поэтому хозяин замуровал окна.
Нурамон громко расхохотался и в следующий миг прижал руку к ране на бедре.
— Публичный дом! Ты оставил лошадей в публичном доме, Мандред?
— Во дворе публичного дома, — поправил его Олейф, который тоже покраснел. — Во дворе.
— Готов поспорить, что это единственный публичный дом в городе, — не унимался Фародин. — И ты так удачно нашел его!
Мандред никак не мог понять, что здесь такого смешного.
— Ничего не знаю. Во дворе стоит мастерская почтенного ремесленника, вот и все, что я видел.
— Конечно, — с ухмылкой ответил Фародин. — Конечно.
Мандред удивленно посмотрел на обоих эльфов. Сражения и ужасная смерть Гийома — очевидно, это для них уже перебор. Иначе объяснить этот внезапный приступ веселья ярл не мог.
— Ты здесь все знаешь, послушник. Отведи нас к этому… публичному дому самым коротким путем.
Молодой человек повел их по узким улочкам и задним дворам. То и дело совсем рядом раздавались крики солдат короля, однако отряд остался незамеченным. Мандреду казалось, что они давным-давно должны были добраться до публичного дома, когда рыжий парень в рясе внезапно остановился и сделал знак вести себя тихо.
— Что случилось, святоша? — зашипел ярл, проталкиваясь вперед.
Он осторожно выглянул из-за угла. Они достигли цели, однако перед кабаком напротив публичного дома стояли семеро воинов. Худощавая разносчица принесла им чаши с пивом и деревянные тарелки, полные сыра и хлеба.
— Вот же нравится Луту сплетать нити судьбы в сложные узоры, — вздохнул Мандред. Он повернулся к спутникам. — Я отвлеку солдат. А вы идите к лошадям. Как насчет тебя, послушник? Бежишь с нами?
Молодой человек ненадолго призадумался, потом покачал головой.
— У меня есть друзья в городе. Они меня спрячут, пока весь этот сброд не разбежится.
— Тогда тебя не должны видеть с нами. Спасибо за помощь. А теперь будет лучше, если ты уберешься.
— Что ты задумал, отец? Ты ведь не собираешься один против семерых…
Мандред провел рукой по украшенному рунами лезвию секиры.
— Нас двое. Постарайся добраться вместе с Фародином и Нурамоном до лошадей как можно скорее. Как только вы выберетесь из города, вам, быть может, поможет Олловейн, если вдруг у вас что…
— А ты? — спросил Нурамон. — Мы ведь не можем просто бросить тебя здесь.
Мандред только отмахнулся.
— За меня не беспокойся. Я уж отсюда как-нибудь выкарабкаюсь. Ты ведь знаешь, даже люди-кабаны не смогли убить меня.
— Тебе не следовало бы…
Но Мандред не слушал друзей. В любой момент за их спинами на улице мог появиться поисковый отряд. Время для слов вышло. Он покрепче перехватил секиру и не спеша отправился на площадь.
— Эй, ребята. Рад видеть, что здесь еще есть что выпить, кроме виноградного сока.
Солдаты удивленно посмотрели на него.
— А ты что здесь делаешь? — спросил воин со сбившимися в пряди волосами и щетиной на щеках.
— Паломник я, иду к храму Тьюреда, — пояснил Мандред. — Говорят, там есть целитель, который творит сущие чудеса. — Он потянулся. — А то у меня подагра пальцы сводит.
— Священнослужитель Гийом умер сегодня при попытке исцелить самого себя, — отвратительно ухмыльнулся солдат. — Мы как раз поминки по нему справляем.
Мандред подошел к солдату почти вплотную.
— Тогда я тоже выпью за него. Этот человек…
— У него на секире кровь, — вдруг воскликнул один из воинов.
Мандред бросился вперед и зарубил ближайшего воина, другого толкнул в грудь плечом и заставил его таким образом упасть. Лезвие меча с шумом скользнуло по кольчуге фьордландца, не пробив ее. Мандред обернулся, блокировал атаку секирой и ударил другого воина кулаком в лицо. Метательный топорик едва не угодил ему в голову. Ярл пригнулся и ринулся вперед. Никакие доспехи не могли противостоять смертоносному двойному лезвию его подруги по битвам. Словно жнец на поле косил он воинов, когда предупредительный крик заставил его обернуться.
Из одной из боковых улочек на площадь выбежали еще воины с головой быка на щитах. Олейф преградил им путь, в то время как Фародин и Нурамон, хромая, пытались скрыться во дворе публичного дома.
Мандред оставил выжившего воина в покое и устремился на помощь сыну. Олейф двигался с грациозностью танцора. «Какой-то бабский стиль борьбы!» — подумал Мандред, однако ни одному из воинов не удавалось перейти черту, описываемую его полуторным мечом.
Сражавшихся бок о бок отца и сына постепенно теснили ко входу во двор. Когда они оказались в проеме ворот и выяснилось, что теперь их нельзя атаковать сбоку или со спины, воины короля отступили.
Мандред и Олейф закрыли тяжелые ворота и заблокировали их поперечной балкой. Запыхавшийся ярл опустился на землю. Правой рукой он поигрывал одной из своих косичек.
— Забыл посчитать, — устало проворчал он.
Его сын криво ухмыльнулся.
— Я бы сказал, что их было по меньшей мере трое. То есть, считая тех, что на мосту, всего получается пять. Если ты будешь продолжать заплетать косички за каждого убитого, то тебе скоро понадобятся новые волосы.
Мандред недовольно покачал головой.
— Просто косички потоньше. Вот и выход. — Засопев, он поднялся.
Нурамон и Фародин были у лошадей. Чтобы прорубить отряду дорогу по улицам, эльфы ничем не могли помочь.
В дверях появился лысый мужчина с покрытым шрамами лицом. Редко доводилось Мандреду встречать столь некрасивых людей. Его лицо выглядело так, словно по нему прошлась лошадь.
— Лошади напоены и накормлены, воин. Я был бы благодарен тебе, если бы ты теперь покинул этот дом!
— Есть здесь второй выход?