Выслушав перевод, Вышеслав тут же протянул к Снэульву руку внутренней стороной запястья.
– Хочешь быть моим побратимом? – спросил он. Для его открытого и благодарного нрава было естественно выражать дружбу и доверие не только словами.
По его движению Снэульв и без перевода понял смысл слов. Такого он не ждал и помедлил с ответом.
– Мой род хорош, но не равен твоему, – сказал он наконец. – Знатные люди в Хольмгарде будут укорять тебя этим.
Сигурд перевел, и Вышеслав вздохнул. Это была правда. Он вспомнил Новгород, бояр и городских старост, их обличительные речи о варягах. Его мать была права: варяги верны, пока им платят. Но вера, обретенная в битве, была для него весомее, чем вся мудрость седобородых бояр.
– Все равно я верю тебе, как брату! – сказал он, глядя в глаза молодому свею. – И услуг твоих не забуду. Как домой вернемся – в обиде не будешь.
Снэульв кивком поблагодарил. Отдышавшись после битвы, он снова вспомнил о Загляде. Единственная награда, какой он попросил бы, – чтобы конунг Висислейв навсегда выбросил ее из своих мыслей.
За деревьями снова послышался гомон.
– Еще двух поймали! Гляди, с бабой! Где князь? – кричали новгородцы.
– Да пусти! – отвечал им негодующий голос. – Не чудин я никакой, не видишь! Я сам к князю! Да убери свои клешни!
К князю подвели мужчину и женщину. Снэульв изумленно свистнул: перед ним стоял Спех. Его светло-рыжие кудри прикрывала шапка, одет он был в чудскую рубаху с бронзовой проволокой на подоле. За ним шла Мансикка, с женским покрывалом на голове и передником у пояса. Краем передника она вытирала слезы и все оглядывалась туда, где остался лежать Тойво.
– Вот еще двух поймали! – доложили гриди.
– Ничего не поймали! – возмущенно отозвался Спех, и размашисто поклонился Вышеславу. – Я сам к тебе шел, княже! Как мог бежал, да на горе не поспел!
– Ты кто такой? – Вышеслав с удивлением рассматривал собеседника. Одежда на нем была чудская, но лицо и речь выдавали славянина-кривича.
– Спех я, был купца Милуты ратный человек! А теперь в Тармовом роду живу, жена вот у меня там! – Спех оглянулся на Мансикку. – Да уймись, дура! Перед князем стоишь! Вот, увязалась, чуть не прибил ее дорогой! – с досадой пожаловался он. Новгородцы вокруг стали посмеиваться.
– Да зачем же ты шел? – спросил Приспей.
– А вот за тем! Ведь это все Тойво затеял против тебя, княже!
При упоминании имени брата притихшая было Мансикка зарыдала снова, а Спех горячо продолжал:
– Тойво на тебя обиду затаил, что не так рассудил ты, как ему хотелось. И отца, и весь род он подбил на тебя напасть! И из других родов удальцы сыскались! Данью они, вишь, недовольны! Я еще раньше тебя упредить хотел, да меня в клети заперли. Хорошо хоть жена догадалась, отперла, да поздно было!
– Ах вот это кто! – Вышеслав запустил пальцы в волосы, вспоминая недавний приход чудинов.
– С земли их смести, воров! Сжечь на корню! В холопы всех продать! – негодующе загудели новгородцы.
– Что ты, княже! – перепугался Спех. – Смилуйся! Это Тойво да Тармо, отец его, все смуту подняли! А бабы да ребятня ни в чем перед тобой не повинны! За что же нас в холопы?
– Ладно, за твою дружбу баб и детей не трону, – решил Вышеслав. – А мужиков всех в поруб! Дорогу показывай!
Он махнул рукой десятнику, велев идти за Спехом. Но не прошли они и десяти шагов, как Мансикка вдруг закричала, будто наступила на змею, Спех тоже охнул.
На примятой лесной траве, среди тел и красно-бурых пятен крови, лежал неподвижно пожилой чудин, разрубленный чьим-то сильным ударом от плеча до самого пояса. Тяжелые веки его были опущены, остановившийся взор через узенькие щелочки смотрел в высокое небо. Давний неприятель заморских северных племен нашел смерть как хотел – в битве с ними.
– Может быть, теперь ты подумаешь снова? – спросил у Вышеслава подошедший Оддлейв. Князь обернулся к нему. – Может быть, ты все же возьмешь с собой в поход моих людей? Теперь ты сам видел, что они умеют быть верны.
– Теперь вижу! – от души согласился Вышеслав. – Кого дашь – того и возьму.
– Ты сам реши, княже, сколько нужно тебе. Я думаю, мне не будет опасно отдать тебе одного воина из десяти.
– Скажи ему, – Вышеслав обернулся к Сигурду и кивнул на Снэульва. – Я его с собой зову. Поход непростой будет, мне верные люди нужны. А уж кто за меня головы не жалел – навек мне другом будет!
Варяги одобрительно закивали, слушая речь молодого князя. А Снэульв улыбнулся – вот уж нашел конунг за что хвалить!
– Сигурд, переведи ему! – попросил он. – У нас говорят, конунг: один раз должен умереть каждый. А умереть за достойного вождя не жаль. Я не назову свою судьбу несчастливой, если мне выпадет умереть за тебя.
Вышеслав был рад услышать эти слова. Да, варяги служат, дерутся и умирают за плату. Они помнят о смерти, неизбежно стерегущей каждого, одного раньше, другого позже, одного на поле битвы, другого дома или в пути. И нет смысла прятаться за чужие спины в надежде уберечься от нее. Она достанет любого и везде. И честь мужчины в том, чтобы встретить ее достойно.
– Как хорошо у вас говорят! – сказал Вышеслав. – Один раз всякому умирать! Как это по-вашему будет-то?
Оддлейв ярл чуть-чуть улыбнулся. Вот конунг и начинает учить язык своих предков.
– Снэульв, скажи ему еще раз, – попросил он.
Снэульв посмотрел в глаза Вышеславу, улыбнулся и раздельно повторил:
– Эйт син скаль верр дейя!
Глядя ему в глаза, Вышеслав старался запомнить.
Маленький Тролль оказался упрям истинно троллиным упрямством. Он не хотел умирать. В беспамятстве он метался на лежанке, которую ему устроили в девичьей, бормотал что-то по-чудски, и даже Кетиль не понимал ни слова. Загляда почти не отходила от Ило, плакала и молилась не переставая. Потерять Маленького Тролля ей было больно, как потерять брата. Да и разве не братом стал ей этот подросток, с которым они были так многим друг другу обязаны? Раньше она вспоминала Тойво с неприязнью, теперь же думала о нем с ненавистью и соглашалась с теми, кто говорил, что Кетиль напрасно его не добил. Бывает, люди выживают и без руки или ноги, если вовремя остановить кровь. Может быть, он еще встанет, убийца брата!
Загляда ходила в Велешу, просила у волхвов какого-нибудь средства, но травки, которые ей дали, не приносили большого облегчения. Ило таял, как воск возле огня, злая лихорадка пожирала его.
Через несколько дней после лесной битвы князь Вышеслав ушел в поход. Вместе с ним ушел Снэульв и еще несколько десятков человек из дружины Оддлейва ярла. Загляда горько плакала, прощаясь со Снэульвом: она боялась за него.
– Ты знаешь, Береза Серебра, мне не к лицу отсиживаться за чужими спинами, – говорил ей Снэульв. Ему тоже не хотелось оставлять ее, но ничего не поделаешь. – Один раз я бросил своего предводителя, и не будет мне прощения, если я сделаю это дважды. А теперь мой вождь – Висислейв конунг. Если он попытается отнять тебя у меня… Молчи, я знаю, что говорю! – воскликнул он, видя, что Загляда хочет перебить. – Я не слепой, я вижу, как он смотрит на тебя и ищет тебя взглядом среди женщин. Я понимаю, что не я один такой умный, что выбрал тебя, что другие тоже не слепые… Как ни богат Хольмгард, а едва ли там найдется другая такая девушка… Так вот, если он попробует тебя тронуть, я не посмотрю, что он конунг.