И все же Велем заснул вполне безмятежно. Он на собственном опыте убедился, что вера в свою силу привлекает удачу. И не ему было жаловаться.
Через два дня дружина тронулась дальше. С ладожанами шли почти двадцать человек из родичей и ближайших соседей Вахто, которые предпочли принять его сторону. Причем чудины были настроены наиболее непримиримо: ладожские воеводы не возражали бы, если бы Каури просто сдался и выплатил дань, но Вахто требовал уничтожения враждебного рода.
Шли три дня, по пути миновали еще несколько поселков, но здесь все обошлось мирно. Нигде не насчитывалось больше пять-шести мужчин, а тем и в голову не пришло бы противиться сотенному войску, к тому же Вахто уверял соплеменников, что подчиниться будет наилучшим выходом. Прежде соседи не спешили его поддерживать, чтобы не ссориться с Каури, но теперь сила, стоявшая за спиной Вахто, не оставляла места для колебаний. Из каждого поселка он еще по трое-четверо мужчин уговорил присоединиться к войску, и чудинский отряд к концу пути насчитывал уже человек тридцать с лишним.
Но и Каури не дремал: нашлись люди, предупредившие его о надвигающейся опасности, и он тоже позаботился собрать людей. Когда Велем с крутого берега увидел впереди ожидающее войско, то понял, что Вахто не зря опасался своего соперника. Поселок стоял на высоком берегу, где лес отступил довольно далеко, а между лесом и жильем лежала луговина, кое-где поросшая кустами, — видимо, летом здесь пасли скот. И на этой луговине, преграждая путь к десятку изб, стояла целая толпа — пять или шесть десятков человек. Видимо, Каури действительно мог подчинить своему влиянию довольно многих, не считая собственных родичей. В одиночку Вахто с ним не справился бы.
Вахто вовремя предупредил, когда войско приблизилось к вражескому поселку, и указал место, где удобнее было подняться на крутой берег. Делать это непосредственно перед поселком было бы не только безнадежно, но и опасно: крутой склон, покрытый глубоким снегом, был совершенно неприступен, а к тому же люди Каури могли осыпать нападающих стрелами сверху. Теперь же войско подошло к ним по берегу, и Каури почти сразу пришлось принять бой. Выставив на подходе дозорных, он узнал о том, что враги приближаются, но уже не успел помешать им подняться со льда реки к поселку.
Первым шел Вахто со своими людьми: он настаивал на этой чести, и ему охотно ее уступили. Оскорбленный старейшина хотел упиться долгожданной местью и ощущением могущества, приближаясь к давнему врагу в первых рядах и почти что во главе сильной дружины, а ладожан вполне устраивало, что первые стрелы на себя примут чудины.
Каури действительно встретил приближающегося противника стрелами. Хорошо, что догадливый Хрёрек, знакомый с обычным ходом сражения, посоветовал людям Вахто приготовить луки, а также снабдить каждого лучника сопровождающим, который в это время будет прикрывать его щитом. Щитов в достаточном количестве у чудинов не было, и Велему пришлось дать своих людей. Это решение он принял не без колебаний, но его уже не раз посещали подозрения, что, уступая Хрёреку слишком много власти в походе, он рискует потерять его плоды.
Среди людей Каури щиты держало лишь трое-четверо: не имея привычки выступать против людей, охотничье племя было плохо знакомо с этим приспособлением. Как только войско подошло на достаточное расстояние, из рядов Каури полетели десятки стрел. Первый ряд прикрылся щитами, и лучники Вахто немедленно ответили. В рядах Каури пострадавших оказалось больше, но и многие из людей Велема с трудом удерживали потяжелевшие щиты, в которые воткнулось по нескольку стрел.
— Вперед, бегом! — орал Велем, с топором за поясом, размахивая рогатиной и прикрываясь щитом в левой руке. Сейчас он впервые в этом походе шел в открытый бой, в рядах шапок и колпаков его варяжский шлем и рослую мощную фигуру было хорошо видно. — Бегом!
Важно было преодолеть оставшееся расстояние как можно быстрее, чтобы не дать людям Каури, прочно стоявшим на утоптанном снегу, расстреливать почти беззащитных противников. Бежать по снегу было трудно, и войско, прокатываясь, кое-где оставляло на взрытом, будто пашня сохой, снежном поле тела убитых и раненых. Но вот две дружины сблизились, и луки пришлось бросить, чтобы взяться за копья и топоры.
Вахто одним из первых ворвался на площадку перед избами и набросился на Каури, которого узнал издалека.
— Теперь ты за все заплатишь! — в ярости кричал он, размахивая топором. — За все наши обиды и бесчестья! Я убью тебя и твоих сыновей! От вас не останется никого!
— Ты, жалкий раб руотсов и вене! — отвечал ему Каури. — Ты всегда был подлецом и трусом, слабым раззявой, и без них ты никогда бы не посмел и взглянуть в мою сторону! Но не радуйся — тебе это не принесет чести!
— Я брошу тебя в лесу, чтобы лисы обгрызли твои кости!
Оба войска уже сошлись. Увязая в снегу, поскальзываясь, неловкие в тяжелых кожухах, противники били друг друга топорами и копьями, но много ударов уходило впустую. Раздавались натужные восклицания, крики боли и ярости. На снегу заалела кровь, кто-то катался, с воем зажимая живот, попадаясь под ноги дерущимся; люди спотыкались друг об друга, падали, даже не будучи ранеными, и многие не успевали подняться. Хирдманы Хрёрека, хоть их было меньше других, показали себя лучше всех, поскольку имели наиболее прочный боевой опыт; Стейн с варягами Вестмара почти не отставал от них. Люди Каури скоро дрогнули; уцелевшие отступили к избам и попытались запереться в строениях, но им это не удалось: нападающие ворвались туда вместе с ними. Несколько дверей, успевших закрыться, вырубили и вынесли. Началась резня. На глазах у Вахто убили его младшего сына Нокку, который даже не успел увидеть гордую невесту, за которой шел; раненый, забрызганный кровью и грязью из кишок Каури, озверевший Вахто вопил, призывая не щадить никого. Преследуя врага, варяги, словены и чудины кидались на все, что шевелилось внутри изб, и в темноте было некогда разбирать, кто это: мужчина с оружием в руках или женщина, прячущаяся с ребенком в углу. Вестмар своих людей в избы не пустил, опасаясь, что в сумятице те перебьют союзников: «своих» чудинов от чужих они не отличали. Хрёрек этого не боялся.
Вскоре битва закончилась — сражаться стало некому. Зато и спросить, посылал Каури людей к ладожанам или не посылал, было больше не у кого. Истоптанный снег перед избами, все строения были залиты кровью и завалены телами, то неподвижными, то слабо шевелящимися. Возбужденные, еще не остывшие победители перевязывали раны, добивали противников, искали своих, наскоро обменивались впечатлениями. Стейн собирал своих людей, пытаясь понять, велики ли их потери. Он наткнулся на Вестмара: дядя о чем-то горячо спорил с Хрёреком, который явно хотел быстрее отделаться от него. Стейн задержался: ему редко случалось видеть своего родича таким возбужденным и разгневанным.
— Они перебили всех — женщин, детей и подростков! — не помня себя от негодования, кричал обычно сдержанный и доброжелательный Вестмар Лис, который в поисках племянника успел обойти несколько изб и увидел, что там творится внутри. — Ты, конунг, был здесь и мог бы присмотреть за ними! Почему ты не удержал этих дикарей? Почему ты не приказал твоим людям удержать их? Они же не оставили никого!