– Вяз червленый в ухо!
Зимобор не знал, что сказать. Очень хотелось ругаться. Все, тупик. Надо же было им встретиться! Каждого из них стережет свое чудовище, и каждый из них защищен только одиночеством. Если они попробуют сойтись – на них набросятся сразу два Змея Горыныча!
– Вот попали… – с досадой на судьбу пробормотал он. Ну почему ему так понравилась именно эта, а не Стоянка какая-нибудь, не Неделька из Ладоги или еще кто-то, без капканов в судьбе!
– Да уж, попали! – мрачно отозвалась Дивина и с досадой крикнула: – Ну что ты стоишь столбом, иди уже!
Она и сердилась, и готова была заплакать. Выход был один – вон та низкая дверь с заткнутыми за косяки стеблями полыни. Но Зимобор, немного помедлив, все же подошел к Дивине, решительно взял ее за плечи и стал целовать. Она сначала негодующе вскрикнула, уперлась руками ему в грудь и попыталась оттолкнуть, но он держал ее крепко, и она вскоре сдалась, расслабилась, позволила ему себя обнять и даже сама обняла его за шею. Какая-то сила тянула их друг к другу так мощно и неодолимо, что все преграды теряли значение.
Зимобор взял ее на руки и понес к лежанке за занавеской. Все, что мешало им быть вместе, вдруг исчезло, он хотел связать ее с собой прямо сейчас и навсегда, после чего они будут свободны, по крайней мере от любви своих неземных покровителей. Но Дивина уже опомнилась.
– Пусти! – Она решительно отпихивала его, вцепившись в застежку его пояса, который он едва не разорвал в нетерпении. – Если сейчас… я все забуду сразу, буду дура дурой, а матушки нет, и помочь нам будет некому. Мы придумаем что-нибудь. Пусти, мы совсем себя погубим, если сейчас…
Очень неохотно, Зимобор все же послушался и выпустил ее:
– А чего ждать? Что изменится?
– Да конца весны хотя бы! Тогда она не сможет на белый свет выйти.
– Она хоть среди зимы выйдет. Это не то. – Он кивнул на венок, забытый на столе.
Если бы его неземная возлюбленная была просто лесной вилой! Сейчас такая беда казалась совсем легкой.
– Так кто?!
Зимобор помотал головой, собрал рассыпанные волосы и вздохнул:
– Не могу. Не дает сказать.
– Ладно. Сама догадаюсь. Уходи. Уже утро скоро. Ой, что же это такое делается! – Дивина вдруг испугалась. – Жила я, горя не знала, думала, всегда так будет, судьба моя такая… А тебя вдруг принесло, из болота, хуже волхиды… Нет, уходи! Как будто нам от волхид забот мало…
Зимобор пошел к двери, по пути забрал со стола венок. Тот показался ему несколько приувядшим, в его густом благоухании мерещились низкие нотки тления. Или это был намек, угроза?
Но почему-то он совсем не боялся. У двери Зимобор обернулся – Дивина смотрела ему вслед, вид у нее был потрясенный и напряженно-задумчивый, но она тоже не боялась. А бояться им было чего: они все-таки выбрали то, что для них было запретным, отказались повиноваться тем, кто владел их судьбами. Что за странное создание – человек? Почему он не хочет быть покорной и неизменной частью мироздания, почему вечно пытается стать чем-то большим, сбросить власть высших, стремится… если бы он еще знал, куда он так стремится!
* * *
Когда Зимобор наконец ушел, Дивина старательно заперла за ним дверь и легла, но лучину гасить не стала – ей не хотелось оставаться в темноте. Спать она не могла, в ней кипело множество разнородных чувств и разнообразных, перебивающих друг друга мыслей.
Они оба сумасшедшие. Они оба прокляты, она – от рождения, а он – неизвестно как, но тоже не на шутку. Им никак нельзя любить друг друга, для смертных – верная гибель вызвать ревность, вражду и месть со стороны бессмертных. Но почему-то они это делают. Она знает, прекрасно знает, что ей суждено погибнуть, если она обручится, поэтому она и так благодарна тем, кто дал ей возможность вырасти в Лесу, под защитой, и она счастлива, что в обмен на запретное замужество ей дано знание. Но вот явился парень неведомо откуда, и она уже готова бросить все – и знание, и безопасность, не говоря уж о городе Радегоще! Почему? Чего в нем такого особенного? Вроде бы ничего, красивый парень, конечно, но не настолько, чтобы ради этой красоты она потеряла голову! Ведь едва он только появился, ее словно что-то толкнуло. Он был какой-то другой, не такой, как прочие, свои и посторонние. Между ними была какая-то внутренняя связь, но Дивина никак не могла ее понять. И не сможет, пока ей не откроют… или каким-то чудом она не вспомнит того, о чем забыла и о чем ей нельзя, не нужно вспоминать!
Даже не надеясь заснуть, она смотрела в темную кровлю, потом вставала, ходила в исподней рубахе по избе, бессознательно переплетала косу, пила воду, садилась на постель, опять вставала, потом ложилась и укрывалась с головой. Ей было тревожно, казалось, что где-то рядом притаилось нечто очень страшное; иногда на нее ненадолго накатывалась дрема, и тогда мерещилось, что возле лежанки сидит рослая женщина со старинным рогатым убором на голове и будто что-то шьет или прядет кудель, и от ее присутствия делалось спокойно, появлялась уверенность, что эта женщина не подпустит близко то страшное, что притаилось где-то поблизости.
Измучившись от этих колебаний тревожных снов и беспокойной, смутной яви, Дивина с нетерпением ждала, когда же придет утро и кончится эта темнота, глубокая и широкая, как бездна. В голову лезли воспоминания двухлетней давности, заставляя снова и снова думать, виновата ли она, Дивина, в том, что все случилось именно так, как случилось. Казалось бы, ее вины нет, но все случилось из-за нее – с этим не поспоришь.
Это было осенью, два года назад. Шел первый снег, когда она медленно, с крошечным узелком в руке, шла по тропинке через лес. Все деревья еще стояли с листвой, где желтой, где красной, кусты еще вовсю зеленели, словно знать не хотели о близкой зиме, – и с серого неба быстро летели на волне холодного ветра меленькие снеговые крупинки. Они падали на мокрую листву, на дорогу и сразу пропадали, и только в косе Дивины, спускавшейся из-под платка на грудь, они задерживались, и оттого вся коса казалась оплетенной мелким жемчугом.
Дивина шла и оглядывалась. Она смутно помнила эту рощу – но в тот раз, когда она попала сюда впервые пять лет назад, было лето, березняк зеленел, между зелеными ветками на траву падало солнце, лучи путались в свежей мягкой траве, играли на красных ягодках земляники. Она собирала землянику, иногда кричала «ау!» в ответ, но женские голоса, зовущие ее, становились все тише, все дальше, пока не затихли совсем. Девочка, которой тогда едва исполнилось двенадцать лет, вдруг осознала, что осталась одна, что совсем не знает, где ее мать, няньки, девки, с которыми она пошла сегодня собирать землянику. И в какой стороне Радегощ, тоже не знает.
Дивина ясно помнила свои тогдашние чувства – ей было беспокойно, но не страшно. Лес вокруг был красивый, светлый, приветливый, березы стояли не густо, рощу насквозь было видно, и нигде вроде бы не могла притаиться никакая опасность – но все здесь было какое-то не такое. Она шла все медленнее, потом остановилась, и тут из-за берез показалась женщина – незнакомая. Это была совсем чужая женщина, и она в этом лесу была дома. Средних лет, рослая, крепкая, она была не так чтобы красива, но ее простое загорелое лицо с первыми морщинками в уголках глаз было приветливо, и девочка ничуть не испугалась. На голове женщины был старинный убор с двумя как бы коровьими рогами, а весь облик дышал такой уверенностью, опытностью, силой, что хотелось довериться ей во всем, как родной матери.