– Вы, лешачьи дети, хоть бы мешок какой дали накинуть, а то ведь не дойду! – хрипло закричал Вишеня на проходящего смолинца, но тот только мельком оглянулся.
А Дивина окончательно взяла себя в руки и, в последний раз шмыгнув носом, постаралась сосредоточиться. Попасть в рабыни на восточные рынки она не хотела, жить в холопках у того красавца не хотела, и замерзнуть по дороге туда тоже не было лучшим выходом. Просто так не убежишь: за ними приглядывали, а в шаге от дороги она сразу завязнет в снегу. Нужно уходить так, чтобы просто никто не замечал…
Дивина прикрыла глаза и прислушалась. Вокруг нее был лес, тот самый лес, который пять лет растил и обучал ее. Лес был полон невидимой силы, и его сила во много раз превышала силу любого, самого многочисленного человеческого войска.
Через небольшое время Дивина сдвинулась, на ходу пропустила вперед Вишеню и выбралась на край строя. Вишеня пустыми глазами посмотрел на нее, но не увидел. Дивина шагнула в сторону и провалилась почти по колено, пригнулась: мимо нее медленно проехал смоленский кметь, конь его с трудом вытягивал ноги из снега. При этом всадник задел Дивину коленом и оглянулся, но тоже ничего не увидел. Увидеть ее сейчас было нельзя: лес отводил людям глаза. Она пробралась к ближайшей сосне, прижалась к ней, пропуская мимо сани, нагруженные бочками, едва сумела уклониться, чтобы крайняя бочка не ударила ее торчащим днищем, передвинулась за сосну.
Теперь она была в лесу, хотя вереница саней, пленников, кметей с факелами двигалась совсем рядом, почти на расстоянии вытянутой руки. Дивина медленно пошла вдоль дороги в обратном направлении. Идти по лесу было тяжело, она проваливалась в снег по колено, и без того замерзшие ноги совсем оледенели, да и теплее тут не было. Но Дивина была опять на свободе и сосредоточилась только на том, чтобы поддерживать отвод глаз еще какое-то время. Ее не должны увидеть те, кто движется по дороге, и о ней не должен вспомнить никто. Ни Вишеня с Гречихой, ни те смоляне, которые охраняли пленных.
Оживление, голоса, скрип саней на дороге вдруг кончились, впереди было пусто. Весь шум ушел назад и продолжал удаляться. Дивина выбралась на дорогу и пошла навстречу широкой полосе следов от ног, копыт, полозьев, стараясь идти быстрее, чтобы разогнать кровь и согреться. Но снег все шел, следы быстро исчезали. Лоб и щеки совсем застыли; Дивина то прикрывала их рукой, чтобы дать хоть немножко оттаять, то совала онемевшую руку в рукав, но от этого только хуже приходилось тому, что под рукавом. Зубы стучали, губы дрожали, из глаз текли слезы; Дивина жмурилась, стараясь ровнее дышать и не думать о том, как далеко их могли увести.
Впереди захрустел снег, мелькнуло что-то большое и темное. Подумав, что кто-то из нападавших мог отстать, Дивина отшатнулась с дороги и прижалась к дереву. Она даже почти не боялась, все чувства в ней омертвели. Закрыв глаза, она ждала, пытаясь отдохнуть. Но было тихо. Должно быть, ей попался навстречу какой-то зверь. А так хорошо стоять здесь и больше не шевелиться…
С усилием оторвавшись от промерзшего ствола, Дивина пошла дальше. Вытащить ногу из снега, перенести ее чуть вперед и поставить каждый раз становилось отдельным подвигом. Дивина целиком сосредоточилась на этом и далеко не сразу заметила, что идет между деревьями, и деревья эти растут очень близко друг к другу. Она попыталась оглядеться, но ничего не увидела: только снежная мгла, тьма и две тонкие, почти прижавшиеся одна к другой кривоватые сосны.
Это не дорога. Значит, она пошла не в ту сторону. Дивина повернулась и побрела назад. Но даже той сосны, под которой она отдыхала, найти не удалось, а может, она ее просто не узнала. Где может быть дорога? Их гнали от Радегоща на юго-восток, значит, идти ей на север, но даже поднять голову и по веткам разобраться в сторонах света было нельзя.
Она пошла наугад, уже не надеясь выбраться на дорогу, а только стараясь двигаться, чтобы не замерзнуть. Она шла, опираясь на стволы, почти падая от одного к другому. Умом она понимала, что заходит все дальше в лес, удаляется от дороги, но остановиться было слишком страшно. Если бы прекратился снег, если бы рассвело, она сообразила бы, в какую сторону идти… ей бы хватило сил добраться до Радегоща или хотя бы до Доброва поля, которое где-то в этой стороне…
Но вот она уткнулась в толстое дерево и осознала, что уже некоторое время пытается поднять ногу и не может. Она держалась за сосну обеими руками и понимала, что без этой опоры просто не сможет стоять. Рук и ног она уже почти не чувствовала, лицо замерзло так, что казалось, будто на нем застыла ледяная корка. В голове гудело, веки не поднимались. Дивина прислонилась онемевшим лбом к дереву и поползла вниз, царапая щеку о кору.
И снаружи, и внутри нее было одинаково пусто и холодно. Снегопад мягкими ладонями гладил ее по волосам, она словно бы отплывала куда-то, и уже казалось не так холодно, а главное, тревога и страх ушли, точно все уже позади. Она крепче прижималась к старой сосне, как к лучшему другу, хотя сама не знала толком, кто для нее на свете лучший друг… Не так уж много она знала близких людей. Только Елагу… и Ледича… и Лес Праведный… хотя он-то не человек…
– Деточка моя бедная… – заговорил где-то внутри знакомый голос, и ладонь, гладившая ее голову, соскользнула на плечи. – Вернулась… Или тебя в людях обидел кто? Или потерялась? Зачем в лес одна забрела?
Дивина смутно понимала, что надо бы ответить, но мысли еле-еле ворочались.
– Слышишь меня? – продолжал голос, и широкая ладонь заботливо отряхивала ее спину и плечи от налипшего снега. – Спишь? Тепло ли тебе?
«Тепло…» – только подумала Дивина, у которой и правда ласковое тепло, родившееся из застывшей немоты всего тела, поползло по коже.
– Тепло… батюшка… – то ли сказала она, то ли хотела сказать, но только двинула губами.
Громадная белая фигура, склонившаяся над ней, покачала головой, похожей на заснеженный куст. Взмахнув руками, она прямо из воздуха достала что-то большое, пушистое, напоминающее шкуру какого-то особого снежного медведя, накрыла сжавшуюся у корней дерева девушку, подняла на руки, завернула в шкуру и понесла, легко ступая по снегу. Деревья сами отклонялись с пути Лесного Хозяина, а его огромные ноги, как ни были тяжелы, не оставляли в глубоком снегу никакого следа.
* * *
Князь Столпомир праздновал Морозы в городке под названием Витьбеск. На берегу реки Витьбы издавна жили несколько родов, чьи владения почти слились, образовав нечто вроде растянутого вдоль реки поселка. Здесь князь Столпомир лет десять назад поставил княжий двор с просторными дружинными избами и конюшнями. Весь год там обитал только тиун с немногочисленной челядью, но зато раз в год городок несколько дней был оживлен и полон движения. Остановившись в Витьбеске, князь рассылал по всем окрестным поселениям своих людей, чтобы собрать дань и узнать новости.
О поисках своей дочери князь никому ничего не рассказывал. Кмети между тем в каждом, даже самом крохотном, поселочке, где все жители наперечет, расспрашивали, не объявлялась ли несколько лет назад девушка неведомого рода. Скоро уже по округе ползли слухи, что князь кого-то ищет, но о том, что у него когда-то была дочь, уже просто забыли.