Почему он вдруг подумал об отце? Почему ему кажется знакомым каждый выпад, каждый удар сильной руки этого полочанина? Буяр уже забыл, каким именем тот назвался, но с каждым мгновением все больше и больше убеждался, что все это с ним уже бывало.
Секач выучил его хорошо: даже в растерянности он продолжал сражаться так, что победа над ним никому не показалась бы легкой. Но его странный противник угадывал каждое его движение, как будто видел все наперед. Как будто их учили вместе…
– Держись, князь Буяр, на тебя же люди смотрят! – насмешливо проговорил он. – Княгиня Избрана тебе поражения не простит.
– Тебе-то какое дело! – огрызнулся Буяр и тут осознал еще одну странность: выговор у полочанина был смоленский. И голос! Голос был настолько знаком, что это было невероятно! Можно подумать, что это… он… если бы только Буяр не привык, не разрешил себе думать, что он убит и его больше никогда не будет…
– А такое, что я тебя вообще убил бы за такие выходки!
И едва Буяр успел услышать эти наглые слова, как полочанин бросился на него, щитом отбил удар меча, ногой подбил ему ногу и опрокинул на утоптанный снег. Все случилось так быстро, что Буяр не успел опомниться, как увидел прямо над собой бледно-голубое небо, щит противника впечатал в обжигающий холодом снег его правую руку, а стальной клинок меча коснулся горла.
– Говорил же тебе Секач: за ногами следи! – услышал Буяр знакомый голос, и последние сомнения исчезли. – А ты все так же, вяз червленый тебе в ухо!
Сквозь железные кольца полумаски на него смотрели такие знакомые светло-карие глаза, и взгляд этих глаз, пристальный и сердитый, тоже был ему знаком. И наводил ужас. Буяру очень редко случалось видеть своего веселого старшего брата разгневанным, но если уж это случалось, значит, причина была серьезной и виновным оставалось только прятаться.
Буяр вдруг ощутил себя нашалившим мальчишкой. Старший брат вернулся с того света, и вернулся очень сердитым! От недоумения и ужаса Буяр не мог даже моргнуть. И как только он не узнал его сразу! Узнал бы, если бы мог допустить мысль, что брат, исчезнувший на Княжьем поле ночью перед погребением отца, вдруг объявится, как из-под земли, больше полугода спустя в заснеженных лесах на самых межах с двинскими кривичами.
Князь Столпомир тем временем сделал знак своей дружине и первым пошел вперед, к воротам. Ворота раскрылись: у Звана и Суровицы хватало ума сдаться, раз уж старший княжич воскрес, взял в плен младшего, да еще и привел с собой значительное войско.
Князь Столпомир занял Оршанск, но даже половина его дружины не могла там поместиться. Ни новые постройки городка, еще не обжитые, даже без печей, ни избы всех трех родовых поселков не вмещали столько народу. Прямо на улицах внутри городка и снаружи под стенами разводили костры, варили кашу, жарили мясо.
Оставаться здесь долго из-за холода и недостатка припасов было невозможно, и князь Столпомир в тот же день принялся за поиски дочери. Из угнанных жителей Радегоща ему сразу смогли представить не больше десятка человек, которых Буяр раздарил местным старейшинам. Все это были молодые парни и девки, но Дивины среди них не оказалось. Сам Столпомир не видел дочь десять лет и не взялся бы сейчас узнать ее, но Зимобор качал головой: не она, не она, и это тоже не она.
– Да знаю, ты Дивину ищешь! – сказала Ярочка, которая обнаружилась тут же, в клети новопостроенного воеводского двора. – Только ее тут с нами нету. Я ее вообще с той ночи и не видела.
– А где все остальные? Вас же человек сто было!
– Остальных уже по Днепру увели. – Ярочка всхлипнула и махнула рукой на восток. – И батьку моего тоже, и наших всех. Может, и она там. Не знаю.
Челядь и кмети подтвердили ее слова: основную часть радегощских пленников на другой же день угнали по Днепру, откуда лежал путь в Смоленск. После голодных зим, проредивших население, работники были нужны везде, потому что какой прок князю с земель, где никто не живет, не пашет, не собирает урожай, не бьет дичи, не собирает мед и не платит дани?
Зимобор рвался между двумя заботами – о Дивине и о смоленских делах. Раз уж он «воскрес из мертвых» и заявил свои права на власть, сделал первый шаг, победив Буяра и захватив Оршанск – хоть и маленький, а все же княжеский город, – теперь приходилось идти дальше, хочет он того или нет. Ошарашенный Буяр без сопротивления поклялся больше никогда не выступать против старшего брата и признать его над собой заместо отца, как и полагалось по обычаю. Следовало двигаться вперед, подойти к Смоленску как можно ближе, пока княгиня ничего не узнала и не собрала войско. Зимобор вовсе не хотел во главе полотеской дружины сражаться против тех людей, среди которых вырос и которые были ему как братья. И понимал, что чем больше он успеет сейчас, тем менее вероятной будет эта битва. Если он покажет свою силу, сам Смоленск не захочет биться против своего же законного правителя.
Но Смоленск и Избрану требовалось убедить, что за ним не только право, но и сила.
К Избране Зимобор отправил Буяра с дружиной. Может быть, разумнее было бы его не отпускать на волю, но Зимобор хорошо понимал, как тот обрадовался его мнимой смерти, и иметь это рядом ему было неприятно. При себе он оставил всех трех десятников – Суровицу, Звана и Боряту, которые должны были, во-первых, послужить заложниками, а во-вторых, подтвердить всем смолянам покорность Буяра старшему брату.
– Передай сестре, что я вернулся, да не так, как уходил! – сказал Зимобор. – Если она мира хочет, то будем мириться, но только Смоленск она мне отдаст. А не захочет отдать – я сам возьму.
– Иди вперед! – посоветовал ему Столпомир. – Возьмешь Ольховну, а оттуда и до Смоленска недалеко. А я буду в Радегоще ждать мою дочь.
Идти в настоящий поход на Смоленск князь Столпомир не был готов. Он помог Зимобору взобраться на первую ступеньку, а дальше тот должен был сам брать свою землю в руки.
Наутро Зимобор с дружиной пошел по Днепру к городку Ольховне. Городок открыл ворота безо всякого сопротивления. Сражаться за права младшего княжича, которого здесь нет, против старшего, который здесь и с дружиной, ольховцы посчитали лишним. Здесь сидела собственная родовая знать, привыкшая к тому, что близкий к границе город служит предметом борьбы между князьями, и вовсе не хотевшая, чтобы в этой борьбе город в очередной раз сгорел.
Все радегощские пленники были здесь, на воеводском дворе. Правда, без потерь не обошлось: Чарочку, как оказалось, уже продали какому-то мимоезжему гостю, которому понадобился холоп, а еще двое мужчин и одна женщина умерли, слишком сильно простудившись по дороге из Радегоща в Оршанск.
Но Дивины не нашлось и здесь. И где она, никто не знал. Вишеня и Гречиха вспоминали, что на лесной дороге она вроде бы поначалу была с ними, а потом так тихо исчезла, что никто и не заметил. Раньше людям было не до размышлений, но и теперь все не очень удивились.
– Видно, она глаза отвела этим чучелам да и ушла! – покашливая, сказал Вишеня. – Понятное дело, в лесу ее научили. И не тому еще научили. В лесу-то.