– Теперь наше время! – закричал вдруг Туигим Боевой Ясень, потрясая копьем. – Вперед, дети Богини!
И с боевым кличем туалы кинулись на врага. Торвард на лету перехватил копье, пущенное Туигимом, и обеими руками ударил в грудь его бывшего хозяина, как раз подбежавшего на длину древка; вслед за тем Торвард выпустил копье, подхватил меч, ждавший на траве, и телохранители заняли места по бокам.
Перед подножием холма закипела битва: туалы в яростном порыве давили, надеясь сбросить пришельцев в море, но и фьялли не собирались поддаваться. Вера в удачу своего конунга придавала им сил.
Воодушевленные близостью победы, они стали наступать и теснить туалов к воротам нижнего вала. Дети Богини готовы были погибнуть так же доблестно, как погибли их товарищи на Туальской пустоши Фьялленланда, но необходимость защищать ворота заставляла их отступать. Привычка к неуязвимости и выросшее из нее презрение к кольчугам и защитным приемам теперь служили им дурную службу: каждый из них, как ураган, рвался вперед через неприятельский строй, стремясь лишь поразить врага и не думая о себе, но в противники им достались люди, которые умели и нападать, и защищаться. Острова Блаженных ждали доблестно павших, и к ним стремились с радостью, а не со страхом; но и фьялли были выращены на той маленькой саге, которую Торвард когда-то рассказывал фрие Эрхине. «В каждой битве с тобой может случиться лишь одно из двух – либо ты погибнешь, либо останешься жив, и своей судьбы не изменить. Не заботься о судьбе, заботься о славе…»
Фьялли рвались к воротам, и вскоре битва уже перекинулась на самое подножие первого вала. Торвард впереди войска сумел-таки прорваться за ворота, но их вытеснили назад и ворота закрыли. Часть туалов осталась снаружи и была перебита уже под узорными бронзовыми досками.
– А будете выделываться, я ваш черный камень в море брошу! – пригрозил напоследок разгоряченный и кипящий боевой яростью Торвард, прибавляя множество слов, которые фрие Эрхине ни в коем случае передавать не станут…
После этого фьялли перенесли свой стан еще ближе к Холму Яблонь. Аблах-Брег оказался в осаде: ворота его стояли закрытыми круглые сутки, дороги, ведущие к вершине от моря и из глубины острова, опустели. Дружины фьяллей рыскали по ближайшим окрестностям, добывая съестные припасы. Теперь Торвард конунг уже не томился нетерпением и мог ждать сколько угодно, пока не кончатся припасы в самом Аблах-Бреге. Он выплеснул самую жгучую ярость, он показал туалам свою силу. Сам сияющий город на холме теперь был точно ларец, полный сокровищ и готовый упасть в его руки. Прочная уверенность в своей силе давала терпение выжидать хоть трижды по девять дней. Это она, его валькирия на горе, пусть томится и мучается, не зная, какое наказание придется ей понести за содеянное и чем она выкупит свою потерю.
А что потеря тяжела, было очевидно. Этим летом зеленые холмы Аблах-Брега казались уже не так зелены, как прежде. Торговых кораблей у причалов устья Даны почти не виднелось, а те, что имелись, поспешно ушли при виде фьялленландского войска. Молока и мяса не хватало, рыбаки каждое утро возвращались из моря с таким жалким уловом, что фьялли только посвистывали и уже не смеялись над их «плавучими коровами». Поля, засеянные ячменем и льном, выглядели жалко – всходы почти не росли, словно богиня Фрейя отвернулась от них.
А под валами Аблах-Брега виднелось множество свежевырытых землянок. До прихода фьяллей в них жили беженцы из разных концов острова, куда повадились с набегами улады, эринны и далриады. Часть их них фьялли захватили в плен, отобрав молодых парней и женщин, остальные бежали. Без «глаза богини Бат» мир и благополучие острова Туаль рухнули, и бедствия только набирали силу.
На третий день снова запели рога, ворота снова открылись, но вместо воинов из них показались женщины-жрицы. Впереди на этот раз шла не кто иная, как Дер Грейне. Узнав издалека эту стройную фигурку, благодаря длинным светлым волосам похожую на гибкий лунный луч, Торвард отметил, что она, как видно, сумела преодолеть немилость старшей сестры. А может быть, Эрхина нарочно выбрала именно ее для поручения, которое казалось ей унизительным и опасным. Так или иначе, на Дер Грейне красовалось лучшее платье для важных обрядов – из красного шелка, на котором золотом и цветными нитями были вышиты цветущие деревья. В руке она держала золотое яблоко, как знак мира и грядущего блаженства. Золотые узорные застежки сияли на ее груди, а сама юная упругая грудь выразительно прорисовывалась под тонкой белой рубашкой, опять же как намек на грядущее блаженство героя на прекрасном Острове Женщин. И надо сказать, Дер Грейне точь-в-точь напоминала тех неземных красавиц, которых встретит там достойно павший. Фьялли, особенно впервые попавшие на Туаль, смотрели на нее с изумлением и восторгом.
– Тебе, Торвард сын Торбранда, конунг фьяллей, предлагаю я дружбу Аблах-Брега! – заговорила она, встав перед Торвардом. – Если примешь ты нашу дружбу, то получишь сотню коней, лучших из тех, что когда-либо ходили под седлом, с уздечками, украшенными золотом и бирюзой. Ты получишь сто поясов, и болезнь не сможет поразить тех, кто носит их, и будут они неуязвимы для клинков. Ты получишь сто золоченых блюд, сверкающих, как солнце, и сто серебряных кубков, чье сияние подобно луне. Ты получишь сто локтей льна белее снега и сто плащей из шерсти тоньше дуновения ветерка – каждый плащ был соткан и сшит из руна только одной овцы. Ты получишь сто ястребов, ловящих в воздухе дичь, сто плодовитых кобыл, а коров и овец столько, сколько вместит эта долина. Прими же эти дары и заключи с нами мир. Укроти ярость своего сердца, вложи в ножны меч и не подвергай разорению дома и пашни острова Туаль.
– О благородная дева со сладким голосом, белозубая дева с голубым взором, чья пышная грудь белее снега и мягче лебединого пуха! – с выразительной учтивостью ответил Торвард, за время этой славной речи почти не отрывавший глаз от упомянутой груди. За месяцы жизни среди туалов он поднабрался подходящих к случаю слов, и, хотя Эйнар Дерзкий у него за спиной издал сдавленный смешок, ему вовремя наступили на ногу. – Прекрасна твоя сладостная речь, и я не отвергну руки твоей, несущей дружбу. За раны и смерть моих людей, за скот и сокровища Аскефьорда, за пленение и бесчестье моей сестры я приму все то, что ты мне предлагаешь. Никому на острове Туаль я и мои люди не причинят вреда, если слова фрии Эрхины о дружбе идут от сердца. Но кроме кобыл и ястребов она ничего не хотела мне предложить?
– Если ты, Торвард конунг, хочешь дружбы и мира с нами, то принеси и ты нам ответный дар. Возьми это золотое яблоко, яблоко из Сада Богини, и верни то, что в твоей руке, – амулет Аблах-Брега.
– Я готов его вернуть! – Торвард кивнул, не протягивая, однако, руки к золотому яблоку, которое Дер Грейне была готова ему подать. – Но не кубки и не пояса будут за него выкупом.
– Что же ты хочешь получить?
– Об этом я расскажу самой фрие Эрхине. Я требую, чтобы она приняла меня с почетом в Доме Четырех Копий, и тогда я скажу ей, на каких условиях она получит назад свой амулет. Все эти дары – выкуп за разорение Аскефьорда. Но есть у меня и другая обида, которая тоже требует выкупа.