Book.

Светало, и двух птиц, вырвавшихся из-за леса, увидели сразу все, кто еще оставался на луговине. Праздник отгорел и миновал, уплыли девичьи венки, река унесла останки растерзанного Ярилы – до будущей весны, когда юный бог явится во всем блеске своей силы, будто и не думал стареть и умирать. Укатилось под обрыв и утонуло горящее колесо, символ угасающего отныне солнца. Многие уже разошлись по домам, из леса постепенно выползали довольные, но промокшие от росы и продрогшие парочки, которым теперь по осени предстояло справлять свадьбы. Отцы и матери ожидали свою молодежь, понемногу поддерживая пламя в маленьких кострах, подъедая остатки угощения. Тут и там перепившиеся отцы похрапывали, лежа кто где упал. Этим ночная прохлада была нипочем.

Тем не менее белую лебедь, стрелой мчавшуюся к городу, увидели сразу многие. Увидел ее и князь Святко, в окружении кое-кого из собранных бояр ожидавший жену и оборотня, как уговорились, возле ворот Перунова святлища. Здесь же сидели Ярко и Молинка. Встревоженная неожиданным оборотом дела, Молинка жалась к княжичу, и тот обнимал ее за плечи, стараясь согреть и успокоить. Твердислава с Лютавой так и не нашли, и Молинка не имела понятия, где может быть ее сестра. Ее собственное согласие с Ярко, хоть и радовало обоих, строго говоря, только ухудшало общее положение дел. Все это было так тяжело и запутанно, что Молинка с не меньшим, чем вятичи, нетерпением ждала, пока княгиня-волхва вернется из леса, куда пошла на поиски Лютомера.

И вот она летит! Не будучи сам волхвом, князь Святко, однако, узнавал младшую жену в любом обличии и теперь вскрикнул, завидев, как она несется, будто спасаясь от величайшей опасности. Он уже извелся тут от беспокойства и клял себя, что решился отправить ее в темный лес к волкам. Волхва она, чародейка – а все же женщина есть женщина, нечего было ее отпускать! Ну бы его к лешим, оборотня этого угрянского, свое бы не потерять!

За лебедью гнался сокол и уже почти настиг. Сам ли это оборотень или кто-то из насланных им духов – Святко не знал, но закричал и побежал вместе со всеми в невольном порыве, точно мог здесь, на земле, как-то достать врага и помочь лебеди, бьющейся в небе за свою жизнь и свободу.

– Лук, лук! – кричал Святко, не отрывая глаз от птиц и призывно взмахивая руками. – Живее лук, лешачьи дети!

Вооруженные десятки ожидали поблизости, и луков нашлось даже несколько, но стрелять никто не смел. Когда князю сунули в руки готовый лук с наложенной стрелой, он понял почему. Сокол вился вокруг лебеди, норовя вцепиться когтями в спину, она отбивалась крыльями, вертелась, стараясь не терять высоты и прорываться ближе к городу. Но обе птицы мелькали так близко друг к другу, что не было никакой возможности прицелиться. Выстрелив, князь имел равные возможности попасть в воздух, в сокола и в лебедь.

Трубный крик лебеди взывал о помощи, но кто с земли мог ей помочь? Сокол бил ее крыльями, грозил растопыренными когтями и гнал назад к лесу. Шаг за шагом, завороженно глядя в небо, люди шли по луговине к опушке, сжимали кулаки, шептали что-то. Князь Святко чуть не плакал от гнева и бессильной досады, опустив бесполезный лук.

Последний бессловесный крик долетел уже из-за вершин, и обе птицы пропали с глаз.

Теряя силы, лебедь кувырком летела к земле и почти рухнула на той же самой поляне. Сокол все-таки зацепил когтем ее крыло, нарушил равновесие сил, и теперь она падала, в безумном ужасе чувствуя, как разваливается ее птичий облик, но сил не хватало, чтобы заново собрать себя в человека. С отчаянным криком Семислава падала с высоты, ударилась о вершины берез, заскользила вниз по стволу. С треском ломались ветки под тяжестью быстро набирающего вес тела, сорванные листья летели над поляной, как зеленая метель.

Лютомер еще в воздухе понял, что наделал. Она могла разбиться – у нее не осталось сил, чтобы поддерживать лебединый облик, она стремительно возвращалась в человеческое тело, не успев приземлиться как следует. И еще счастье, если она успеет стать человеком до встречи с землей!

Грянув с высоты, сокол еще в воздухе превратился в волка, еще раз перевернулся над самой землей и упал уже человеком. Ловко вскочив на ноги, он прыгнул вперед и поймал падающую Семиславу. От силы удара Лютомер не устоял на ногах, и оба они покатились по земле. Крепко держа женщину в объятиях, он старался уберечь ее от лишних ушибов и в то же время боялся открыть глаза – что такое он сейчас увидит? В ушах свистело и громыхало, перед глазами вспыхивали, поглощали друг друга и снова расцветали разноцветные пылающие пятна. Даже ему было сложно справиться с теми силами, которые сейчас бушевали и кипели в них обоих, грозя погубить неосторожных.

Наконец излишки силы ушли в землю, все замерло. Лютомер лежал на земле, крепко сжимая в объятиях тело – слава Велесу, человеческое. Живое, судя по частому дыханию и сумасшедшему стуку сердца.

Женщина застонала и слабо пошевелилась, потом опять застонала. Лютомер открыл глаза, медленно выпрямился, осторожно выпустил ее из рук, укладывая на траву. Младшая жена Святомера оковского, красавица и волхва, сейчас представляла жутковатое зрелище. Быстро осмотрев ее, Лютомер с облегчением убедился, что обратное превращение прошло удачно, несмотря на потерю крови, которая могла привести к самым печальным последствиям. Лебединое крыло или птичьи ноги на человеческом теле – малоприятное зрелище. Есть такое сказание – одна молодая волхва превращала в лебедей своих братьев, но однажды что-то у нее не заладилось, и младший остался с лебединым крылом вместо правой руки…

Однако Семиславе повезло – она отделалась царапинами и ушибами при падении сквозь ветки. Осмотреть ее он мог без труда, потому что круговорот сил при внезапных превращениях и острые сучки дерева превратили ее праздничную шелковую рубашку в груду лохмотьев, которые держались на теле только потому, что Семислава лежала. Оглядывая ее, Лютомер мельком отметил: да, было бы весьма досадно, если бы вместо стройных ног это прекрасное тело заканчивалось парой черных лебединых лапок-загребалок. А так все в порядке, и муж этой молодой женщины по-прежнему достоин зависти…

Мельком глянув на себя, Лютомер заметил, что его исцарапанная кожа и рваные порты не намного в лучшем состоянии. Но что одежда – главное, сами живы. Хоть жена князя Святко и принадлежала сейчас к числу его врагов, Лютомер очень не хотел бы, чтобы с ней случилось несчастье. Такую драгоценность нужно всячески оберегать.

Но у Семиславы все оказалось в порядке, не считая двух глубоких царапин от соколиных когтей на локте левой руки. Распущенные волосы, растрепанные, перепутанные, густой светло-русой волной осыпали ее всю, с немалым успехом заменяя одежду; пряди разлетелись по траве, словно брошенный ворох вычесанной льняной кудели. Или скорее шелковой. Лютомер никогда не видел шелковой пряжи, но думал, что она выглядит примерно так.

Наклонившись, он взял ее руку и осторожно лизнул царапины, по звериной привычке зализывать раны.

Женщина зашевелилась. Видимо, она с трудом приходила в себя и еще не осознавала ни своего тела, ни окружающего мира.