И на память ей пришел единственный человек, который мог чуть больше других. Обиды и неприязнь сейчас не помнились – погибающий разум искал прочную опору и нашел. Дарована нашарила на шее мешочек с зашитым клочком шерсти, сжала его в кулаке и закричала, забыв все, чему ее учили:
– Огнеяр! Князь Волков, брат мой! Огнеяр!
Голос ее сорвался, переломился рыданием; ей требовался немедленный ответ, хотелось биться о землю от нетерпения услышать живой голос и вздохнуть. Она не помнила сейчас, что сын Велеса все же не всесилен и передвигается хоть и быстро, однако не мгновенно. Вместо месяца ему требовались сутки, но все же требовались. Но Дарована не помнила об этом и не удивилась, почти сразу заметив меж березовых стволов знакомую фигуру в косматой серой накидке.
С криком она бросилась к Огнеяру, вцепилась ему в плечи и прижалась к груди. Нахмуренные брови оборотня от изумления взлетели вверх: никогда раньше названая сестра не проявляла к нему такой любви.
– Что тут случилось? – спросил он, взяв ее за плечи и оторвав от себя. – Меня Милава послала: говорит, тут что-то неладно. А что – сама не знает. Ты чего кричишь?
– Он… он… – твердила Дарована, почти не слушая его и показывая куда-то назад.
Огнеяр окинул взглядом поляну и увидел осколки на полотне.
– Это что? – тихим и страшным голосом спросил он.
И Дарована, только что изнемогавшая от облегчения, поняла, что ему тоже страшно.
– Это… она… Чаша… – прошептала Дарована. Все же ей стало гораздо легче, как будто названый брат подставил под ее тяжкую ношу свое сильное плечо.
– Кто ее?..
– Светловой.
– Зачем?
– Чтобы весна… Он хотел Лелю навсегда у себя оставить.
Огнеяр молчал, стараясь уяснить произошедшее. Меньше Дарованы склонный кричать и биться, он, однако, понимал ужас случившегося значительно лучше, чем она. Сын Велеса, он был самой кровью неразрывно связан с равновесием мирового закона.
– Что же теперь делать? – нетерпеливо спросила Дарована.
– А я что… Макошь-Матушка? – не сразу ответил Огнеяр, застывшим взглядом уставившись на осколки. – Откуда я знаю?
Этот ответ так потряс Даровану, что она замолчала, не находя, что сказать. А Огнеяр смотрел на рассыпанные осколки мирового равновесия и думал сразу о множестве вещей.
О себе, – он с таким трудом нашел внутреннее равновесие, позволившее ему не ломать свою сущность, но смирить зверя и сохранить свет.
О своей жене, Милаве, на которой Надвечный Мир оставил неизгладимую печать, живущей на грани миров, веселой летом и грустной зимой… Как она перенесет это?
Обо всех оборотнях, которых теперь будут ломать внутренние противоречия, как разломано равновесие мира.
И о своем вечном противнике, сыне Перуна. Ради встречи с ним Огнеяр пришел в мир, но никогда его не видел. А теперь, может быть, никогда не увидит. Битва Света и Тьмы, Перуна и Велеса, гремящая грозами над землей и людьми, вечная битва, в которой противник умирает и возрождается, служит тому же – поддержанию равновесия. И вот его нет, и значит, могучие боги отныне бессильны.
Дарована, как во сне, сделала несколько шагов, встала на колени возле пелены и погладила ее ладонями, стараясь не задеть ни один из осколков.
– Матушка! – сквозь слезы позвала она, словно призывая только что умершую открыть глаза. – Матушка моя! Отзовись! Помоги! Научи нас… Что с нами будет?
И тут же Огнеяр охнул, невольно отшатнулся назад. Сила божества, не менее могучего, чем его отец Велес, оттолкнула его от поляны, от белого камня, на котором вырисовывалась в воздухе и медленно проявлялась фигура статной, дородной женщины с рогатым убором на голове. Ее ткали березовые ветви и пряди ветра, сплетали потоки тепла от просыпающейся земли, блики воды и мягкий небесный свет.
Дарована сидела на земле, широко открытыми глазами глядя в лицо Великой Матери, и ощущала не страх, а только благоговение и горячее чувство привязанности, преданности. В лице богини она узнавала черты своей матери, умершей десять лет назад, и своих бабок, прабабок, одну из которых она еще застала на свете, а дальше шли отражения других женских лиц, никогда ею не виденных, но родных, чья кровь по-новому молодо бежала в ее жилах. И любовь к матери, помноженная на бесконечное число поколений, любовь, на которой стоит семья и держится род человеческий, прогоняла страх, дарила надежду.
– Горе великое постигло белый свет и род человеческий, – с мягкой грустью сказала Великая Мать. – Внучка моя Леля не уйдет отсюда и не даст дороги Дажьбогу. И не тебе, голубка моя, поправить сию беду. И не сыну Велеса – на небо нет ему пути. Но есть другой, я знаю, сильнейший. Сильнее его нет в человечьем роду, и путь меж мирами открыт ему. Искали его прежде, но не нашли, потому что не было срока. И я не знала, когда его срок. Теперь, как видно, настал.
– Где же его найти? – едва шевеля губами, шепнула Дарована.
– Искать его не надобно. – Макошь качнула рогатым убором. – Срок настал – он сам найдется, сам явится. И как раньше не разбудить его было, так теперь – не удержать. Грянул гром над его головой, разбудил ото сна его силу. Собери осколки чаши, дочь моя, и жди, верь судьбе. Он придет.
Богиня растаяла, снова растворилась в потоках тепла и дрожи ветвей. Огнеяр сидел на земле, стараясь отдышаться и вытирая мокрый лоб рукавом. Шерсть на его спине дыбилась, он не мог успокоиться. Все создания Велеса испытывают неодолимый страх перед властью Хозяйки Очага, хотя она никогда не делает им зла.
Дарована скользнула взглядом по лицу названого брата, потом посмотрела на реку. Слова богини отчетливо звучали в ее памяти, но вместо веры и надежды в душе поднимались тоска и отчаяние.
– Да что же это такое? – горестно проговорила она, обращаясь ко всему свету, к небу, к земле, к воде, к лесу. – Что же это такое, боги великие? Матушка моя родимая? Ну почему же самый сильный просыпается только тогда, когда загремит гром? Где же он раньше был?
И никто не дал ей ответа.
Август 1996 – июль 1997 г. Москва
Среди первых откликов на мои романы встречался вопрос: откуда взяты славянские имена героев?
А откуда их можно было взять?
Несколько лет назад я начинала один из своих первых исторических романов и как-то раз пожаловалась сестре, что не могу придумать подходящего имени для главной героини. Разговор услышала наша бабушка и внесла предложение: «А чего ты мучаешься? Назови ее Маша, Даша». – «Но это было тысячу лет назад, – сказала я. – Тогда не было Маш и Даш». – «Быть не может! – Бабушка мне не поверила. – Маша и Даша были всегда!»
В самом деле: имена сестрицы Аленушки, братца Иванушки или Василисы Премудрой настолько слиты в нашем сознании с «родной стариной», что воспринимаются как нечто исконное, коренное. Не только моя бабушка, но и многие известные писатели не могут взять в толк, что когда-то очень давно, до принятия Русью христианства и укоренения его в народном сознании, наши предки этих имен не знали. И действуют под пером романистов в IX или X веке славянские девушки по имени Настя и Алена, мужчины Марко или Микула и многие им подобные. В поисках же исторического колорита активно используются имена из ранних частей летописей и из былин – но их там не так уж и много. Прямо скажем, мало до убожества. Дошло до возникновения теории, будто женщины в Древней Руси вообще не имели личных имен, поскольку одни из упомянутого набора (Рогнеда, Малфрида, Ольга) являются заимствованными у скандинавов, а другие (Предслава) якобы служили княжескими титулами. И кочевали десятилетиями из романа в роман Ольга и Вадим, Любава и Путята, Изяслав и Малуша – притом почти всегда без учета общественного положения носителя, так что династические княжеские имена с корнями «слава» и «мир» доставались кузнецам и рыбакам, которые в исторической действительности едва ли имели на них право. Откроешь иную книгу, а там все имена знакомые, хоть здоровайся. А ведь роман – не трамвай, по рельсам ездить не предназначен. Некоторые же авторы делают еще проще – привыкнув к «бессмысленности» собственного имени, и для древнерусских героев подбирают в качестве имен бессмысленные сочетания звуков. Неоправданность, мягко говоря, этого пути, я думаю, объяснять не надо.