Позади Асольва лошади тянули четыре волокуши*, нагруженные толстыми лепешками из сырого железа. Каждая лепешка была размером с собачью голову и напоминала ноздреватый, плохо пропеченный хлеб, черный, с сизой и бурой окалиной. В повозках лежало немалое богатство: железо Медного Леса заслуженно ценилось по всему Морскому Пути. Из каждой такой «головы» после перековки выйдет один хороший меч. То есть он везет с собой будущее вооружение неплохой дружины. Асольв был доволен собой – он успевал даже чуть раньше срока, назначенного отцом, и надеялся заслужить похвалу.
Вдруг его конь забеспокоился, зафыркал, словно почуял волка. Быстро оглянувшись и не заметив ничего опасного, Асольв успокаивающе потрепал коня по шее. Откуда-то долетал неясный шум – то ли водопад гудит, то ли лавина где-то сходит… Лавина?
Один из работников, ехавших возле повозок позади Асольва, внезапно охнул. Асольв обернулся к нему, хотел спросить и сам вздрогнул. На всех лицах был явный испуг, и все смотрели куда-то вперед и вбок от дороги. Асольв поспешно оглянулся.
На склоне одной из гор впереди было заметно какое-то шевеление. Что-то огромное двигалось там, раздвигая ели. Присмотревшись, Асольв различил очертания гигантской человеческой фигуры. Холодный пот хлынул по спине, Асольву хотелось зажмуриться, но он не владел ни единым мускулом и не мог пошевелиться.
По склону горы неспешно шел великан. Над верхушками елей виднелись его черноволосая голова с густой бородой и могучие плечи, покрытые плащом из косматых темных шкур. На плечах великана они казались маленькими и тоненькими лоскутками, как если бы человек вздумал сшить себе наряд из мышиных шкурок. Исполин двигался через самую чащу, не выбирая дороги и сминая по пути огромные ели, как человек сминает высокую траву. В тишине долин далеко разлетался треск и гул от его шагов. Великан шагал медленно, почти лениво, как будто ему было тяжело нести самого себя. Но в этих мнимо ленивых движениях была такая неутомимость и размеренность, что любой смельчак вспотеет от страха – а что, если Хозяин Гор пойдет на тебя? Наверное, лучше уж лавина!
– Свальнир, – севшим от страха голосом проскрипел один из рабов. – Вышел из пещеры. Пасмурный день – вот он и вышел. Видно, опять проголодался. Едем скорее, пока он нас не заметил. Мы доберемся до ельника…
Все как будто проснулись, тронули лошадей.
– Нет, нет! – поспешно остановил рабов Асольв. От страха он говорил приглушенно, почти шепотом, хотя великан был слишком далеко, чтобы их услышать. – Не двигайтесь! Как только мы сдвинемся с места, он сразу заметит нас! А пока мы стоим, он примет нас за камни. Великаны плохо видят при свете дня. Другое дело – в темноте.
– Ему днем вообще не полагается разгуливать! – сказал один из молодых рабов, по имени Гисли, стараясь показной храбростью обмануть собственный страх. – Свет обращает великанов в камень!
– А Свальнир не такой, как все! – ответил Асольв, немало запомнивший из рассказов бабушки Сигнехильды. – Он не боится света. Он даже умеет принимать облик обыкновенного человека. Он только не любит огня, и собаки его боятся.
Как положено хозяйскому сыну, Асольв старался держаться уверенно и не выказывать страха, но на самом деле ему хотелось стать маленьким-маленьким, не больше мышки, и забиться под какой-нибудь камушек на тропе. О храбрый Тюр, отведи глаза великану, пусть он идет своей дорогой и не смотрит сюда! При кажущейся медлительности великаны умеют очень быстро бегать и проворно ловят свою добычу в самом густом лесу. Пожелай он догнать людей – и лошади не спасут их.
К счастью, великан не глядел на них, а медленно удалялся на север, где лежало его обиталище – Великанья долина.
– Смотри, у него на плече косули! – Прищурившись, Гисли отважно всмотрелся. Через плечо великана была перекинута связка каких-то маленьких светло-рыжих тушек. Трудно было поверить, что это не мыши, а косули или олени.
– Слава Тюру и Видару!* – с облегчением заговорили рабы. – Он хорошо поохотился и не тронет нас.
– Поедемте скорее в ельник! Вдруг ему покажется мало?
– Да, поедем в ельник! – решил Асольв.
Ему было холодно – от фигуры великана веяло стылым ветром древней инеистой крови, иного мира, темного и загадочного.
Свальнир был уже далеко – его голова едва виднелась меж еловых вершин на дальнем гребне. Асольв тронул коня, как вдруг великан обернулся. Может, ветер переменился, а может, потомок Имира* учуял устремленные ему в спину человеческие взгляды. И Асольв застыл, как будто под взглядом великана сам превратился в холодный камень. Таинственный темный мир инеистого племени захватил людей в ледяные сети, сковал невидимой колдовской цепью, никто не мог пошевелиться. Мгновения повисли, как замороженные.
Великан отвернулся и пошел своей дорогой. Его темная голова исчезла среди еловых вершин, слилась с ними, далекое движение затихло. Люди перевели дух и без промедления погнали коней дальше. К счастью, им было не по дороге с великаном.
– Ничего бы он нам не сделал! – бормотал Гисли, все еще дрожа и ощущая на себе каменный взгляд великана. – У нас ведь железо! Вся нечисть боится железа.
Но его голос звучал не слишком уверенно. Никто толком не знал, чего боится Свальнир, зато его боялись все. Последний из могучего и некогда многочисленного Племени Камней, он сумел выжить и приспособиться к новому миру, в котором для великанов почти не осталось места. Изредка он уносил скотину с дальних пастбищ, если ему не везло на охоте, а жители ближайших к Великаньей долине усадеб распускали слухи, что у соседей иногда пропадают люди.
«Кто его знает?» – хмуро думал Асольв, скрывшись наконец в спасительной тени ельника и от дождя, и от страшных глаз. Может, и правда великан ест людей. Про инеистое племя ничего нельзя знать наверняка. И любой умный человек поймет – от него лучше держаться подальше.
Ингвильда поднялась на самом рассвете, сразу, как только в утренней тишине раздался скрип ворот – рабыни отправились к стаду на пастбище за молоком. Оставшиеся в покое женщины еще спали, и только один взгляд украдкой следил, как Ингвильда выбирается с лежанки и торопливо одевается, – Хёрдис, притворяясь спящей, не пропустила ни единого движения сестры. Вот Ингвильда застегнула на груди круглые серебряные застежки, взялась за цепочку, и Хёрдис затаила дыхание. Среди амулетов на цепочке висело, как и полагалось ему, огниво Синн-Ур-Берге. Железное колечко, которым оно крепилось к цепочке, было разомкнуто и держалось чуть-чуть. Если Ингвильда сейчас это заметит… Но она ничего не заметила. Бессознательно, по привычке коснувшись огнива, Ингвильда схватила гребень и бросилась вон из девичьей.
Едва за ней закрылась дверь, как Хёрдис тоже вскочила. Одеваться ей было недолго, а умыванием и расчесыванием волос она себя и вовсе не стала утруждать. Неслышно проскочив мимо Ингвильды, которая умывалась в сенях, Хёрдис выбежала из дома, выскользнула со двора и мгновенно спряталась в россыпи больших камней.
Очень скоро Ингвильда показалась из ворот усадьбы. Она шла быстрым шагом и не оглядывалась; неслышно, как тролль, Хёрдис скользила за ней. Впрочем, она могла бы не скрываться и даже топать, как стадо коров, – Ингвильда все равно бы ее не услышала, потому что мысли ее были заняты чем-то совсем другим. Из осторожности Хёрдис следовала за ней в некотором отдалении, держась ближе к деревьям и крупным камням. Ступать за Ингвильдой след в след не было надобности: тропинка к берегу моря и Фьялльской отмели всего одна, а Ингвильда не из тех, кто бросает натоптанные тропы.