Усадьба конунга – Ясеневый Двор – на вид не отличалась от жилья любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, ее крыши едва виднелись между деревьями, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой. С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди, все приветственно машут им руками. Вон из ворот усадьбы Фюрберг вихрем вылетел всадник и помчался по тропе в глубь берега – это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. «Тюлень» давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда.
Под старыми соснами у Конунгова причала тоже суетилась толпа, и Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с таким лицом, но так и не собрался.
– Не будем здесь приставать! – сказал Модольв, пристально поглядывая на племянника. – Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нам следует успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.
Хродмар кивнул, бессознательно оправил косу, глядя на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носили знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, когда это украшение у него осталось единственным, Хродмару стало казаться, что красота волос неуместна рядом с обезображенным лицом и только подчеркивает его уродство. С двумя косами и маленькой светлой бородкой, которую он в последнее время отпустил, чтобы спрятать хотя бы половину лица, он сразу стал казаться старше.
Радуясь, что по его новому лицу никто не сумеет определить его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, и волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов и построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как изменился он сам. Он без труда узнавал каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар поднимал руку, касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон, и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти, не обернувшись. И прежним ему не бывать. Никогда.
– Не грусти, Щеголь! – с грубоватым весельем крикнул ему со своего высокого сиденья кормчий Вестмар. – Мы все теперь не красавцы! Меня теперь не узнает родной сын! Бедный мальчик подумает, что за ним явился бергбур* из Дымной горы! Ему всегда Аса обещала, что его бергбур заберет, если он спать не будет!
Но шутки его никто не поддержал, сам Хродмар даже для вида не улыбнулся. Если больше всех теряет тот, кто больше всех имел, то Хродмар был обезображен «гнилой смертью» сильнее, чем кто-либо другой.
Корабль шел мимо трех елей. В Аскефьорде их называли Троллями и рассказывали детям, что днем они стоят в облике деревьев, а ночью выходят в дозор и охраняют покой фьорда, расхаживая вдоль берега. Самое занятное, что, и выйдя из детства, каждый в душе продолжал в это верить. Ветер шевелил лохматые лапы Троллей, словно они приветственно машут вернувшимся. И при виде их у Хродмара чуть-чуть полегчало на сердце: ему показалось, что еловые тролли его узнали.
За елями-великанами открывалась Медвежья долина, в которой стояла усадьба Бьёрндален. Вот корабельный сарай, несколько рабов возятся возле лодки на берегу, разбирая снасти. Хродмар узнал домочадцев своей усадьбы и снова подумал: они смогут узнать его только по одежде. Но это рабы. А как он предстанет перед матерью?
«Тюлень» коснулся днищем песка, рабы, опомнившись, бросили свои снасти и со всех ног кинулись в усадьбу предупредить хозяев. Хирдманы по одному прыгали в воду и брели на берег. Мало кому хотелось торопиться. Больше или меньше, но страх показаться на глаза домашним испытывали все. Всего шесть человек из всей дружины, считая Модольва, вернулись домой такими же, какими ушли.
– Не мучайтесь дурью! – с присущей ему прямотой посоветовал товарищам Вестмар. – Скажите спасибо норнам и богине Эйр, что вообще вернулись. Если бы вас сожгли и закопали под тем курганом на Квиттинге, ваши жены и дети обрадовались бы еще меньше.
Но и без его советов хирдманы помнили – двадцать семь семей осиротело и им придется взглянуть в глаза родным умерших. А этого не ждут – ведь они ходили в мирный торговый поход.
– Послушай-ка! – Модольв положил руку на плечо Хродмару. – Тебе, как видно, не очень-то хочется идти первым. Подожди здесь. Я пойду сначала сам, а потом… Потом видно будет.
Хродмар молча кивнул. Модольв подумал, что болезнь сделала его племянника молчаливее и, возможно, мудрее. Для него не прошло бесследно то открытие, что любой знатный вождь, будь он хоть красивее самого Бальдра, так же беззащитен перед превратностями судьбы, как последний чумазый раб из свинарника.
«Тюленя» вытащили на берег, хирдманы принялись разбирать весла, снимать и сворачивать парус. А Модольв пошел к усадьбе.
Едва он вступил на двор, как из хозяйского дома ему навстречу выскочили несколько человек – и первой Модольв увидел свою сестру Стейнвёр, ее головное покрывало с широкой синей лентой из шелка, ее лицо, немного увядшее, но еще красивое. У Модольва дрогнуло сердце – в памяти его ожил Хродмар, такой, каким он был и какого он почти забыл за последний месяц. Хродмар был похож на мать.
За спиной фру Стейнвёр виднелась плечистая фигура Кари ярла. Неторопливый и основательный, он был выше жены на целую голову, и возле него подвижная, легко сложенная фру Стейнвёр казалась белкой рядом с медведем. В усадьбе шутили, что боги смешали Стейнвёр и Кари, а потом разделили пополам – вот Хродмар и получился как раз таким, как нужно.
– Модольв! Модольв ярл! – воскликнуло разом несколько голосов.
Фру Стейнвёр подбежала к брату, звеня ключами и амулетами, словно воин полным снаряжением.
– Где вы пропадали так долго? Что случилось? Где Хродмар? – торопливо сыпала она вопросами, не в силах дождаться ответов.
– Нам не очень-то повезло в этом походе, – издалека, как искусный сказитель, начал Модольв. – На Квиттинге нас прихватила болезнь…
– Какая болезнь? – воскликнула фру Стейнвёр и зачастила, теребя брата за кожаный рукав: – Я так и знала! Так и знала! Вы поплыли в дурной день, я говорила вам, но конунгу не терпелось! Знамения предвещали беду! Ведь Стуре-Одд бросал прутья! [20] Что за болезнь?
– «Гнилая смерть», – осторожно ответил Модольв. – И многие у нас заболели…
– «Гнилая смерть»… – повторила Стейнвёр и вдруг застыла, все ее суетливое оживление пропало.
Краска схлынула с ее лица, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.
– Что… Что с моим сыном… – почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.