– Пойдем, пойдем! – Миломир хлопнул княжича по плечу. – Погуляй, пока можно. На другую зиму уж не до посиделок будет…
«Погуляй, пока можно». Светловой вспомнил, что эти или похожие слова сказала ему мать в Ярилин день. В тот день, когда… И дымная гридница исчезла, в лицо пахнула душистая свежесть березняка, Леля-Белосвета, как наяву, встала перед ним. Он снова видел ясные голубые глаза, чувствовал на своем лице ласкающие прикосновения ее нежных рук. Легкая радуга, свежесть первой листвы, волны тепла и прохлады кружили ему голову.
– Эй, сокол! – Голос Кременя вырвал его из забытья.
Воевода протягивал Светловою плащ на меху. Благодарно кивнув, княжич стал одеваться, но никуда идти уже не хотелось. Куда идти, если ее там нет? Что ему ольховские девушки? Тоска по Леле не оставляла его ни на один день, она тихо тлела где-то в глубине под слоем ежедневных дел, забот и мыслей, но иногда вспыхивала бурным холодным пламенем. Вместе с Лелей из мира ушла его собственная юность, и Светловой ощущал себя постаревшим. Мир без нее был холоден и пуст. Порой ему хотелось бросить все и бежать искать ее хоть за Синюю Межу. Пусть пропасть, погибнуть, но не жить, как сейчас, в тоске и безнадежности, в замирающем царстве осени. В ожидании зимы… Но куда бежать? Где она – Синяя Межа, за которой в царстве Вечной Весны ждет его Светлая Леля?
– Ну, что ты, княжич? – услышал он вдруг умоляющий голос.
Светловой вздрогнул, очнулся и обнаружил, что стоит посреди гридницы, положив руку на плечную застежку и замерев, глядя в стену. Перед его глазами оказались янтарные глаза Смеяны с огромными в полутьме черными зрачками. Они смотрели так, как будто жалели, умоляли о чем-то. И Светловою стало стыдно: зачем он мечтает о недоступном и не может принять радость, которую судьба сама протягивает ему?
* * *
– Князь-Гром грянул, Княгиня-Молния пламя пустила; от грозовой тучи, от сильного грома, от молнии ярой летит грозная стрела громовая! – неразборчиво бормотала Звенила.
Чародейка стояла на коленях перед очагом, протянув к жертвенному огню ладони, полные темной крови, еще горячей и дымящейся на ночном холоде. В отблесках пламени кровь выглядела то черной, то багровой, как сам подземный огонь. Глаза Звенилы были полузакрыты, и казалось, что здесь, в святилище, под широкой сенью священного дуба, осталась только пустая оболочка, а дух ее ушел в Надвечный Мир.
Держимир стоял в трех шагах позади чародейки, с трудом дыша, слыша в ушах неприятный звон то ли от ее подвесок, то ли еще от чего-то. От него ничего не требовалось, но он совсем обессилел за время ворожбы. Он отчаянно мерз, точно это его собственную кровь Звенила на ладонях протягивала к жадной пасти огня. Блеск пламени казался нестерпимым, Держимир жмурился и не мог поднять век: они казались тяжелыми, как два щита, окованные железом. Но и с закрытыми глазами он видел все то же: тьму, а во тьме отблески пламени.
Звенила выпевала слова заклятий то громче, то тише, то быстрее, то медленнее, и Держимира обдавали то порывы холода с ночного неба, то потоки жара от огня. Голова кружилась, память и способность определяться в пространстве туманились и пропадали, и князь не понимал, явь это все или тяжелый неприятный сон, полный давящего бессилия. Выкрики чародейки путались, отдавались со всех сторон; порой накатывало ощущение, что вокруг него кипит яростная битва и вражеские клинки звенят над самой головой, а он не чувствует рук и не может поднять меча для защиты. Загнанная в уголок душа вопила от ужаса, но вдруг битва исчезала и Держимир уже чувствовал себя внутри темной грозовой тучи, а ледяной звон оказывался звоном града. Обжигающие холодом градины били его по плечам, по лицу, а он не мог поднять рук и закрыться. И даже не помнил, ради чего все это было начато и чьей волей делается.
– Камень и дерево разбивает грозная громовая стрела, и камню и дереву тем вовек не срастись, в одно место не сойтись! – завывал голос Звенилы. Она кричала все громче, пронзительнее. Держимир уже не улавливал связи слов, а только грозные образы вспыхивали и оглушали его, как удары. – Голос Грома Перунова в колесе, свет от молнии твоей! Вселенная движется, и трепетна есть Земля! Колесо Огня по поднебесью мчится!
Молчаливый Зней обеими руками поднял над головой огромный молот и со всего маху обрушил на каменный жертвенник. Железо с грохотом ударило о камень, посыпались жгучие искры, и в ответ где-то высоко-высоко в темном небе раздался глухой гулкий удар. Дрёмичи по всей земле поднимали головы к кровлям изб, сотворяли оберегающий знак огня: голос Перуна темной глухой осенью был удивительным и пугающим предзнаменованием.
– Голос Грома в колесе! – вопила Звенила, трясясь всем телом, чуть не падая головой в жертвенный огонь.
Напрягая каждый мускул, Держимир силился сбросить чары, вырваться из оков тьмы и огня. Все его существо возмущалось против этого голоса, этих безумных глаз, преследующих его всю жизнь. Неужели так и нужно? Неужели он должен всю жизнь кормить эту женщину своей кровью?
Держимир сам не знал, откуда ему пришла в голову эта страшная и непонятная мысль, но додумать ее до конца он не успел. Голос чародейки внезапно перешел в истошный крик, словно ее рвали на части. Оковы ослабли, князь поднял веки. И застыл, не в силах опустить глаз. По черному пространству неба катилось громовое колесо, пламя пылало в нем и жадными языками лизало ночную тьму.
* * *
– Сестричка, взяла бы ты меня за руку! – в притворном страхе затянул Взорец, когда вышли во двор, и кмети засмеялись. – Ох и темень же! Хоть бы месяц выглянул!
– Не дождешься – ведь новолуние! – отвечали ему. – А боишься – так посиди дома, а все пироги наши будут!
Светловой смеялся вместе со всеми. На свежем воздухе как-то сразу полегчало, томящая тревога отпустила. Смеяна звонко хохотала, но ее смех звучал лихорадочно и натужно. Она первой сбежала со ступенек крыльца и пролетела через двор, оглядываясь на каждом шагу. Глаза ее светились в темноте ярким желтым светом, и не у одного из кметей мелькнула мысль – как у оборотня. Может, факелы отсвечивают?
– Идите за мной – я не споткнусь! – кричала Смеяна на бегу. – Глядите, скоро снег пойдет – видите, какие тучи Стрибог нагнал! Скорее! Скорее!
От нетерпения она подпрыгивала на месте, металась, то бежала вперед, то оборачивалась, призывно махала руками, вертелась, как собака, которая всеми силами зовет хозяев за собой, но не умеет объяснить зачем. Ноги сами несли ее, точно их отталкивала земля, тело сотрясала лихорадочная дрожь, миг промедления казался мучением. Ей хотелось как-нибудь сгрести в охапку всех этих копуш и бежать с ними отсюда. Теперь Смеяна уже не искала объяснения своему беспокойству, а отдалась ему всем существом. Сейчас она понимала, каким образом птицы узнают о приближении мертвящей Зимерзлы и находят дорогу в Ирий. В каждом ее движении угадывалось что-то звериное; хорошо знакомая девушка вдруг показалась другой, и кое-кто из кметей замедлил шаг.
– Да как же мы домой-то пойдем? – ворчал на ходу Скоромет. Ему совсем не хотелось тащиться на ночь глядя к Ольховикам, и он пошел только по привычке всегда быть рядом с княжичем.