– Кто ты? – спросил Торвард.
– Я та, кого ты искал, – почти не размыкая губ, ответила нечисть. Голос у нее был глухой, но внятный.
– Я искал не тебя, – ответил Торвард, глядя на нее в упор. – Но если ты хочешь что-то мне сказать…
– Ты искал меня… хоть и сам этого не знал… брат мой, – отозвалась ведьма.
Слово «брат» она выговорила с каким-то напряженным, тяжелым чувством, точно это был камень, который она с трудом выдавила изо рта, но в глазах ее сверкнуло злорадное торжество. На лице Торварда отразилось изумление – уж такого приветствия он никак не ждал! Его странная собеседница усмехнулась – правая половина ее рта дернулась вверх, черная бровь приподнялась. Это знак, безмолвный, но очень прямой и ясный намек на то, что знали они оба. Торвард стоял как окаменевший, не в силах совместить несовместимое: лицо Медного леса и улыбку, которую привык видеть с рождения… на другом лице. Каковы бы ни были странности кюны Хёрдис, она приходилась ему матерью, он любил ее и был привязан к ней, как всякий сын привязан к матери, кто бы она ни была. И эта ее улыбка на чужом, диком лице казалась краденой, оскорбительной.
– Кто ты? – повторил Торвард, и теперь эти два простых слова дались ему с еще большим трудом, чем в первый раз.
– Я – Медный лес, – медленно выговорила ведьма. – Я его дух, его сердце, его лицо и средоточие всех его сил. Я в нем, и он во мне. Отцом моим был Свальнир, последний из квиттингских великанов. А матерью – Хёрдис Колдунья.
Торвард молчал, и ведьма молчала, в ее желтых глазах сверкало торжество, как будто она нанесла врагу неотразимый удар. Торвард не мог справиться с растерянностью: ее слова ворочались у него в голове, как тяжелые камни, с гулким стуком сталкивались, но никак не складывались в единый смысл. Это – порождение Свальнира и… его матери?
– Так ты – моя сестра? – еле выговорил Торвард.
Он рос единственным ребенком у родителей, и ему даже не приходило в голову, что еще до встречи с его отцом у матери могли быть другие дети. Появление ведьмы-сестры было таким же чудом, как если она возникла из пустоты, выросла и повзрослела прямо у него на глазах за несколько мгновений.
– Да, – подтвердила ведьма, и Торвард видел, что под ее внешним спокойствием закипает ярость. – Я – твоя сестра. Спроси у своей матери, если не веришь. Спроси, и она вспомнит, как родила дочь в пещере великана, как великан назвал ее Дагейдой! Спроси, как она усыпила меня в ту ночь, когда задумала бежать отсюда! Спроси, как она убежала из пещеры с мечом Драконом Битвы и со своим новым мужем, а меня оставила одну, одну на всем свете! Спроси, может быть, она вспомнит!
Торвард молчал. Теперь он знал, какую тайну скрывала от него и от всего света мать. Он не заподозрил ведьму во лжи: в ее внешности не было ничего от Хёрдис, но в Хёрдис было что-то от нее. В желтых блестящих глазах, в тусклых рыжих волосах, в бледной коже и мелких чертах ведьмы отражался сам Медный лес, и в глазах кюны Хёрдис, живущей так далеко отсюда, светился желтый отсвет этого лесного безумия.
Дагейда стояла на выступе скалы, тесно прижавшись к камню спиной, и как будто составляла с ним единое целое. У нее за спиной раскинулся необъятноогромный лес, и она сливалась с ним: тысячи нитей связывали ее с каждым деревом и каждым камнем, в них текла общая кровь. От нее веяло лесной затхлостью и влажной прелью, ее грудью дышали мхи и деревья, ее голосом говорили сотни горных речек и ручьев. Их прозрачная хрустально-холодная вода бежала в ее жилах, не покидая своих берегов; вода и мхи, стволы и камни жили в ней, и она жила в них. Ее маленькое бледное личико было соткано из солнечных бликов на шершавом боку камня, из белой березовой коры; желтая вода мшистого болотца блестела в ее глазах, и рыжие ветки сухого можжевельника сплели копну ее спутанных волос.
И она была его сестрой. Одна и та же мать дала им жизнь, и Торвард чувствовал, что какие-то невидимые узы связывают, сковывают его с этим странным существом, человеком только по виду. В них текла общая материнская кровь, и этого никак нельзя было изменить. Силы Медного леса тянули к нему руки, и он не мог их оттолкнуть.
Ему вспомнилась Эйра. «Я хочу, чтобы тебя не было!» Он мог бы сказать то же самое Дагейде. Возникло чувство огромной ошибки, вины, которой можно было избежать. Нужно что-то исправить… Хотя бы в прошлом нужно было сделать что-то иначе, не допустить этого!
– Ты… Почему она не взяла тебя с собой? – спросил Торвард. Ему казалось, что если бы Дагейда росла в человеческом доме все эти годы, то сейчас из ее глаз не смотрел бы Медный лес и родство с ней не было бы так ужасно.
– Спроси у нее! – Дагейда хихикнула, черты ее лица дрогнули, как рябь на воде, а в глазах ее сверкнула острая, режущая ненависть. – Она хотела уйти от меня! Она хотела уйти от самой себя и навек забыть ту жизнь, которой жила здесь! Я ей мешала, и она бросила меня! Она думала, что сможет убежать от своего прошлого. Но от прошлого нельзя уйти, и ее прошлое привело сюда тебя! Ты, Торвард сын Торбранда, ты от меня не уйдешь! Твой отец убил моего отца и подрубил древний корень Квиттинга! Но я не буду тебе мстить за это. Ты прикован к горам Квиттинга цепью Глейпнир, и сколько бы ты ни прожил, ты не стряхнешь с себя его власти. Моей власти! Я знаю твое будущее! Ты еще не раз придешь ко мне. Я отомщу ей за то, что она меня бросила, – отныне ты, ее сын, принадлежишь мне!
– Я могу забрать тебя отсюда, – сказал Торвард. От ее неясных угроз по его коже пробегала дрожь, и при этом он очень сильно ощущал, насколько он, человек, отличается от этого холодного существа и насколько другой жизнью живет. – Если хочешь, ты можешь поехать со мной. И ты будешь жить с матерью и со мной как моя сестра. Твоего отца я не могу тебе вернуть, но ты получишь все, на что имеешь право как дочь моей матери!
Дагейда засмеялась, не раскрывая рта, и ее невеселый, дикий смех был похож на крик лесной птицы.
– Попроси к себе в сестры вот эту сосну! – Она взмахнула рукой, показывая на маленькую, тощую, искривленную сосенку, свисавшую со скалы. – Она будет тебе такой же сестрой, как я!
Торвард не возражал, понимая, что Дагейда так же невозможна у очага в человеческом доме, как эта сосна. Она – не человек.
– Нет, мои владения получше твоих! – со смехом продолжала Дагейда. – Я знаю будущее! Белый дракон уже в моих руках. Я покажу тебе его. Смотри!
Как птица, как ловкий маленький зверек, Дагейда соскочила со скалы, и Торвард с трудом удержался, чтобы не отшатнуться от нее подальше. И тут же он увидел, что во мху полянки среди камней бьет прозрачный источник, и чистая струя, играя, утекает куда-то вниз по склону горы. Ведьма встала на колени возле источника и погрузила в него руки. Бросив на Торварда дразнящий взгляд, она стала поднимать руки, кипение водяных струй приподнялось… и показалось, что она сам источник поднимает с земли. Волосы на голове шевельнулись, земля дрогнула под ногами – но что-то блеснуло, и Торвард с облегчением увидел, что Дагейда поднимает не источник, а большую серебряную чашу, скрытую на его дне. Это оказалась даже не чаша, а кубок на высокой ножке, отлитый в виде дракона: подставку образовывал свернутый хвост, тело служило ножкой, а сама чаша была головой дракона с широко раскрытой пастью. В глазах дракона блестели белые камешки, все тело покрывала тонко вырезанная черненая чешуя. Кубок блестел от воды, и Торварду подумалось, что он живой, хоть и серебряный. Дагейда подняла его на вытянутых руках, с ножки его стекала вода, сверкающие капли падали назад в источник, а в самом кубке прозрачные струи продолжали кипеть вровень с краями.