– Нет! – Хельга мотнула головой. – Нам даст совет сам Один.
– Так это правда? – ахнула Сольвёр.
– Что?
– Что ты… Что ты умеешь разговаривать с Восточным Вороном? – несмело закончила Сольвёр и посмотрела на Хельгу отчасти виновато, будто заранее просила прощения, если неправа.
Хельга помолчала. Только сам Один и знает, каким путем люди все узнают друг о друге, но в конце концов те, с кем ты дышишь одним воздухом, знают о тебе все и никаким открытиям не удивятся.
– Это правда, – просто сказала Хельга. – Восточный Ворон слышит меня, а я слышу его. Он даст нам сил. Нужно только, чтобы мы решились. Ведь мы решились?
Она оглядела кухню, внезапно ставшую местом «домашнего тинга». Все сидели, и только она стояла возле очага, как конунг, призывающий своих воинов к походу. Маленький конунг в шерстяном платье, с двумя бронзовыми застежками на груди, волной темно-русых волос и чистыми, как весенняя вода, серо-голубыми глазами…
Вечером, когда небо посинело и стало одного цвета с морем, Хельга, закутанная в меховую накидку и с натянутым на самое лицо капюшоном, вышла за ворота усадьбы. Ауднира она совсем не боялась, зная, что уже находится под защитой. Ведь Ворон сказал: «Я всегда буду с тобой…»
На берегу она остановилась, глядя в сторону вершины фьорда. Море было синим, небо было синим, несколько вытянутых каменных островков между двумя берегами напоминали заснувших драконов. На горах лежал снег, а над горами поднимались облака, почти тех же очертаний, только белее, и казалось, что это не облака, а другие горы, чуть подальше. Между двумя горами висела низкая, огромная, белая луна, совсем круглая, лишь чуть затененная плывущими мимо прозрачными серыми облаками. Весь мир спал зимним сном, и боги весны спали. Только жадный мертвец, обиженный при жизни, сидел над кучей награбленного добра и скалил зубы на луну, солнце умерших. И зоркая судьба, укутанная в синий плащ зимней мглы и серое покрывало облаков, единственная, кто не спит никогда, щурила глаза, прикидывая, чья дорога сегодня лежит вверх, а чья – вниз.
На опушке ельника возникла высокая темная фигура и торопливо направилась к Хельге. Силуэт Ворона был хорошо заметен на белом снегу и все же казался нездешним, выходящим не из леса, в который можно войти любому, а из неведомых глубин, и ветер шевелил края широкого черного плаща, точно крылья.
Хельга сделала несколько шагов к нему. На большее у нее не хватило сил, она слишком устала в ожидании этой встречи.
Ворон взял обе ее руки и прижал к груди; Хельга прильнула к нему, уже радуясь тем событиям, которые доставили им причину свидеться. Она хотела сказать, что поняла его правоту, что больше не просит взять ее с собой, а просит помощи тем людям, среди которых живет… А еще – что она счастлива увидеть его, счастлива несмотря ни на что. Да только зачем говорить – он все знает. Ворон прижался губами к ее лбу, его поцелуй показался Хельге очень горячим, но она не удивлялась, откуда дух скал и деревьев взял теплоту человеческой крови. Она сама дала ему ее.
Тесно прижавшись друг к другу, они стояли на тонкой сумеречной грани миров и были в эти мгновения сильнее людей и богов. И счастливее.
– Так значит, вы все вместе хотите стать чем-то вроде Греттира? – шепнул наконец Ворон, показывая, что знает, зачем она пришла.
– Но ведь мы можем это сделать? – отозвалась Хельга, и не было сейчас такого дела, на которое она сочла бы себя неспособной. Сама отважная воительница богиня Скади не сравнилась бы с ней!
– Да, – ласково шепнул Ворон. – Люди могут многое, когда верят. Ты веришь, и ты – их вера. С тобой они могут все, и неважно, что среди вас нет Греттира. Мы – живые, а живое всегда одолеет мертвое. После зимы обязательно бывает весна. Это закон, так боги устроили мир. Не зря говорят: много маленьких ручьев делают большую реку.
Закрыв глаза, Хельга вслушивалась в его теплый шепот и уже не различала слов, но вокруг нее и внутри нее сплетался плеск неисчислимого множества ручьев, проснувшихся, оживших, дружно и радостно ломающих мертвые оковы льда. Много маленьких ручьев раньше или позже непременно сложатся в могучую реку весны. Так боги устроили мир, вложив во все живое стремление к жизни.
* * *
Следующий день прошел в лихорадочных приготовлениях и суетливой беготне между усадьбами и дворами, а потом началось то, что Равнир назвал «великой охотой на мертвеца». Вскоре после полудня, когда свет зимнего дня уже немного притих, но до сумерек было еще далеко, к кургану Ауднира, где на вершине чернело зловещее, хорошо заметное в белизне снега отверстие, с двух сторон приблизились два человека – мужчина и женщина. Женщина была Альфрида из усадьбы Лаберг, известная лекарка и ворожея, а мужчина – Ингъяльд из усадьбы Тингваль.
– Привет тебе, добрый человек! – протяжно закричала Альфрида, остановившись так, чтобы курган оказался между нею и Ингъяльдом. – Не слышно ли у вас чего новенького?
– Привет и тебе, женщина! – во весь голос отозвался Ингъяльд, приложив ладони ко рту. – Есть у нас одна новость. Наверное, вы еще не слышали, что Вальгард Певец вернулся?
– Какой-такой Вальгард? – громко удивилась Альфрида. – Уж не тот ли, что отнимал добро у знатных людей?
– Тот самый! – ответил Ингъяльд. – Он сейчас у нас, в усадьбе Тингваль, и пробудет до завтрашнего дня.
– Это добрая весть! – прокричала Альфрида. – Многих в округе она обрадует!
Мужчина и женщина разошлись, часто оглядываясь и бросая внимательные взгляды на молчащий курган.
Прошло не так уж много времени, когда со стороны моря показалось двое рыбаков. У обоих за плечами висели корзины, один держал в руках топор, другой – копье с широким старым наконечником, выщербленным и сточенным.
– А говорят, что Вальгард Певец пришел нарочно для того, чтобы сразиться с мертвецом! – преувеличенно громко рассказывал соседу Торд рыбак. – Он говорит, что, дескать, если одного раза оказалось мало, то он убьет его еще раз!
– Конечно, кто же об этом не знает! – оживленно поддерживал Блекнир, изо всех сил сжимая рукоять топора и стараясь, чтобы голос не дрожал. – Он во всех усадьбах говорит, что, мол, этого тухлого дохляка он не боится и разделается с ним, как с селедкой! Только пусть, говорит, он мне покажется, а там уж я дам его глупым глазам полюбоваться собственным задом!
– Ха-ха! – не слишком живо, но зато громко отозвался Торд.
Выполнив дело, оба рыбака со всех ног пустились восвояси. Курган настороженно и мрачно смотрел им вслед черным глазом на вершине.
Ближе к вечеру, когда небо начало синеть, появился и сам «Вальгард». На самом деле это был Тран бонд, отчасти похожий на Вальгарда высоким ростом, небольшой головой, длинными руками и ногами. Для довершения сходства на него напялили сразу три меховые накидки, да еще на плечи положили и намотали тряпок, чтобы сделать их пошире ровно вдвое. На голову Трану надели шлем, прикрывающий лицо, а у Бьёрна Валежника нашелся почти такой же щит, какой был у Вальгарда – красный, с большим железным умбоном и многочисленными заклепками по краю. За собой «Вальгард» вел лошадь такой же масти, как и та, с которой все началось, и по бокам у нее висели мешки с зерном. Гордо выпрямившись и выпятив грудь, изнемогая под душными мехами и под непривычной тяжестью вооружения, он прошагал мимо кургана в направлении усадьбы Тингваль. Позади него, шагах в ста, тремя маленькими отрядами двигались человек тридцать хирдманов, в основном из Тингваля, но был кое-кто из Лаберга, из Северного Склона, и даже Арнхейда из Мелколесья дала троих. Это делалось на тот случай, если мертвец так разъярится при виде своего противника, что выскочит и бросится на него прямо сейчас. Но Ауднир побоялся дневного света и не вышел.