– Мы догоним! У нас два корабля! Сначала пусть отдадут ее, выйдут в море, а там еще посмотрим!
И «Длинногривый», как чуть раньше «Змей», устремился в погоню за «Лисицей». Хеймир ярл бросил копье и сам сел за одно из носовых весел: в нем бурлила нестерпимая ярость и требовала выхода. В мозгу метались обрывки противоречивых мыслей: Брендольв украл ее… она сама ушла к нему, бежала, предпочла этого наглеца… опозорила хёвдинга… Она не могла этого сделать, он похитил ее, чтобы выторговать себе право выйти в море. Так не выйдет же! Как морской великан, Хеймир смог бы одним прыжком перелететь на корабль Брендольва и очистить его от людей от штевня до штевня, сейчас же, сей же миг, чтобы она ни единого лишнего мгновения не оставалась в руках этого негодяя! Как он смел тронуть дочь хёвдинга, невесту его, Хеймира! Наглый юнец хотел уязвить их всех, по-подлому сбежать от мести, как щенок, наливший лужу посреди хозяйского покоя! Хеймир так жаждал вернуть Хельгу, точно у него украли его собственную руку. Она не должна принадлежать Брендольву, не должна! Разрази его гром!
– Правь к берегу! – кричали «Лисице» с обоих кораблей. – Правь к берегу и отдай нашу девушку! Тогда мы дадим тебе выйти в море!
– Я не дам тебе, Даг сын Хельги, пролить кровь друга и почти родича! – отвечал Брендольв, пропуская мимо ушей требования вернуть добычу. – Я не допущу такого позора!
– Хельга! Хельга! Ты слышишь меня! – надрываясь, кричал Даг, почти не замечая выкриков Брендольва. Буря ревела, волны плескались и заглушали его, и ему было отчаянно больно при мысли, что сестра даже не слышит его. – Хельга!
Но она услышала. Тряхнув головой, она сбросила оцепенение, огляделась, точно искала, откуда раздается голос. Вот ее взгляд упал на Дага; она вздрогнула и рванулась к нему, точно хотела пройти через борт корабля; Брендольв схватил ее за плечо, и Даг чуть не взвыл от ярости, видя, как грубо его прежний товарищ обращается с ней, а он ничем не может помешать.
– Даг! Даг! – она кричала еще что-то, но нельзя было разобрать ни слова. Все они – люди, их голоса, их корабли – оказались игрушками в руках злой судьбы, легкими поплавками на волнах бури.
– Отпусти ее! Не трогай! Не смей! – кричал Даг, вцепившись в качающийся борт, точно примериваясь перепрыгнуть его.
До «Лисицы» оставалось уже недалеко, хирдманы, не занятые на веслах, готовились прыгать. Дружина «Лисицы», понимая, что им вот-вот грозит нападение с обоих бортов сразу, занимали места, чтобы отбиваться. Кормчие «Длинногривого» и «Змея» кричали, подавая друг другу знаки. А гребцы на «Лисице», по двое на каждом весле, налегали изо всех сил. Море близко, а в море их не зажмешь.
– Даг! Даг! – кричала Хельга и рвалась к тому борту, откуда могла лучше видеть брата.
Ее голос охрип, а сердце сжималось от боли. Она своими руками сотворила этот ужас; мало того, что ее брат и Брендольв собираются драться, так это будет у нее на глазах, из-за нее! Сейчас ей уже казалось, что только она сама, оказавшись в руках Брендольва, сделала столкновение неизбежным. И ничего она так не хотела, как вернуться к Дагу, оказаться рядом с ним! Она уже не помнила о вчерашней размолвке, случайной, мимолетной – разве может она всерьез поссориться с братом, с половиной самой себя! Вернуться к нему, быть с ним, не знать ни Брендольва, ни Хеймира, никого, никого! Хельга кричала без голоса, рыдала без слез, чтобы хоть как-то выпустить наружу раздиравшие ее горе и отчаяние; корабль стремительно несся по волнам, плясал и качался, и Хельге казалось, что она летит вниз, вниз, в Нифльхель, в серые поля мира мертвых, где не светит солнце, где нет ни родичей, ни близких… Брендольв старался схватить ее за руку и подтащить к себе, будто боялся, что она бросится в воду; она и правда решилась бы на это, если отсюда нет другого пути. С неожиданной силой вырываясь, она отступала от Брендольва, сколько позволяла теснота корабля, наткнулась на конец вращающегося весла, на плечи кого-то из крайних гребцов; тот выбранился, не оборачиваясь…
– Ворон! Ворон! Где ты! – задыхаясь, то ли вслух, то ли в мыслях звала Хельга, жмурясь от холодной воды и вспоминая о последнем, кто мог ей помочь. Его образ возник в памяти сам собой, точно глянул откуда-то сверху печальными и укоряющими глазами.
Гребень волны приподнял «Лисицу», Хельга жадно вдохнула, почему-то убежденная, что это в последний раз… Корабль стремительно ринулся вниз, и вдруг раздался треск, похожий на грохот, и все тело «Лисицы» сотряс удар огромной силы. На миг она застыла, потом неудержимо, тяжело накренилась, уже не танцуя свободно на волнах.
– Камень! Камень! Наскочили! – взвились вокруг полные ужаса голоса.
– Все тяжелое с носа… – рявкнул Халькель, но было поздно.
Новая мощная волна подняла «Лисицу», сорвала с подводного камня и перевернула. Из последних сил Хельга цеплялась за мокрый борт, но пальцы ее тут же сорвались, и она, зажмурясь, полетела куда-то… Сначала стремительно, окутанная потоком холодного влажного ветра, а потом тише, медленнее, и вокруг стало тепло, мягко… Все разом стихло, плеск воды, треск дерева, свист ветра, человеческие крики растаяли и исчезли.
* * *
Она лежала на чем-то мягком и теплом. Еще не открыв глаз, Хельга ощущала вокруг себя удивительный покой. Покой чувствовался во всем: в тишине вокруг, в неподвижном тепловатом воздухе, мягко касавшемся ее лица, и в поверхности, на которой она лежала, – то ли это теплая трава, то ли звериная шкура. Ни единого звука: ни голосов, стуков и скрипов, какие бывают в доме, ни свиста ветра и шума ветвей, без каких не обойтись под открытым небом. Хельга старалась угадать, куда она попала, но не хотелось открывать глаза. Она не помнила, что происходило перед этим, но у нее осталось смутное ощущение какого-то огромного, губительного беспокойства. А сейчас ей было просто хорошо и спокойно. Она знала, что можно еще полежать с закрытыми глазами: торопиться совершенно некуда. Сюда никто не придет, и ей не нужно никуда идти. Ни сейчас, ни потом.
Тишина и неподвижность воздуха убаюкивали. Но все же этот покой удивлял: Хельга не могла раньше представить ничего подобного. Наконец решившись, она приоткрыла глаза. И ничего поначалу не увидела. На миг ей стало страшно: не ослепла ли она? Перед глазами висело серое мягкое марево, как густой туман. Хельга села и прищурилась. Туман выглядел неоднородным: в нем различались слои, то беловатые, полупрозрачные, то густые, серые, как зола. Клубы мягко шевелились, покачивались, неспешно тянулись куда-то и снова замирали. И кроме них не было ничего. Серая мгла ласкала глаз, он покоился в ней, как в куче мягкого уютного пуха.
– Вот ты и сделала то, что хотела, – сказал позади нее знакомый голос. Сейчас в нем звучала грусть. И он показался таким неожиданным, даже чужеродным среди этой застывшей тишины, что Хельга вздрогнула.
Ворон сидел прямо на земле позади нее. Видно было, что он сидит уже давно и может сидеть так сколько угодно долго. После первого удивления Хельга обрадовалась: она не одна в этом странном месте, и с ней именно тот, с кем ничего не страшно.
– Чего я хотела? – хрипло и неловко, будто после годового молчания, спросила она.