После пиров Середины Зимы жизнь в опустевшем Аскефьорде сделалась вялой и скучной. Торвард конунг уехал собирать дань. Он предпочел бы остаться и ждать вестей с Туаля, но не мог в самом начале своего правления перекладывать свои обязанности на других. Из вождей в Аскефьорде остались Эрнольв ярл, братья Хродмаринги из Бьёрндалена и Асвальд ярл из Висячей Скалы. После йоля выпало вдруг много снега, дороги и тропинки исчезли, низкие домики превратились в сугробы. Жители фьорда теперь в основном сидели по домам, и только дымовые столбы над заснеженными крышами давали знать, что это место обитаемо.
Один день точь-в-точь походил на другой: женщины занимались домашними делами, пряли шерсть, ткали, шили. В гости ходили мало: даже если ветер с моря был не сильный и снег не шел, то едва ли стоило брести по обледенелой тропинке к соседней усадьбе или тем более грести через фьорд, чтобы увидеть все те же лица, услышать те же разговоры о домашних делах, которые все знали слишком хорошо, или об ушедших с конунгом мужчинах, о которых, наоборот, никто ничего не знал.
Только усадьба Рёкберг оставалась почти такой же бодрой, как летом. Кузница дымила и гремела: под руководством Стуре-Одда Слагви, Аринлейв, Коль, дедовы подручные Гудмунд и Кетиль все так же неутомимо ковали клинки и топоры, наконечники для стрел и копий, стремена, серпы, лемехи для плугов – все то, что понадобится весной. Над Дымной горой виднелся дым и по ночам слышался размеренный грохот: одноглазый бергбур тоже вовсю работал. Соседи, по вечерам приходившие к Стуре-Одду послушать саги, боязливо оглядывались на столбы искр, в сумерках хорошо видные над горой, и спешили скорее войти в дом. Бергбур из Дымной горы никому не делал зла, но жутко было сейчас, зимой, во власти тьмы и холода, видеть так близко от себя темный нечеловеческий мир. Сейчас настало его время.
День за днем Сэла бродила по усадьбе, как тень, не зная, чем себя занять. Гостей в Аскефьорд не приезжало, новостей никаких не было: мало кто пускается в путь по зимнему морю без большой надобности, и ни торговцев, ни еще кого-либо до Праздника Дис ожидать не приходилось. Единственный, кто к ним мог явиться, была сестра Сольвейг Красотка, с подробным рассказом о том, как она вчера готовила ужин у себя в усадьбе Пологий Холм, как и в каком месте болела голова у ее свекрови фру Свангерды и что говорит сосед, Хроллауг Муравей, по поводу того, что Хрут Малиновый всюду таскается за его третьей дочерью Кьярой.
Вторая сестра, Борглинда, только наводила на Сэлу уныние: целыми днями сидя на скамье, она то пряла, то вздыхала, сложив руки на коленях и глядя в огонь. Она и всегда-то была неразговорчива, а этой зимой томилась в тоске: в начале осени ее любимейшую подругу Рагнхильд, вторую дочь Асвальда Сутулого, выдали замуж и увезли в далекий Трехрогий фьорд. «Что поделать, дорогая моя, не могут же все, как наша Сольвейг, выйти замуж за ближайшего соседа!» – утешала ее мать и кивала через фьорд в направлении Пологого Холма, до которого и в самом деле было рукой подать. Борглинда отвечала таким же вздохом: все верно, но почему именно Рагнхильд должна была уехать за море?
– По-другому оно редко получается! – говорила фру Вильминна, жена Халльмунда. – Когда в округе людей мало, то очень скоро девушка обнаруживает, что каждый парень по соседству приходится ей двоюродным или троюродным братом – захочешь замуж, так будешь искать далеко. Правда, у нас в Скальберге соседей было много и женихов хватало, но… – она вздохнула, – тут к нам явился Торвард ярл с дружиной собирать дань… И при нем, естественно, Халльмунд сын Эрнольва. Он пожил у нас три дня, все хвастал своими подвигами и совсем задурил мне голову. И уехал. А я потом не видела ни весны, ни лета, все только ждала, когда зима наступит и он опять приедет. Он ко мне посватался, но отец так сразу не согласился играть свадьбу, велел ждать год. Моя мать плакала, говорила мне: «Глупая, ты же вовсе его не знаешь и уезжаешь от нас в такую даль, в Аскефьорд!» Мне было так больно с ней расставаться, она плакала, и я тоже плакала, но я ничего не могла поделать! И вот что я получила! Он бывает дома три раза в год, и еще недоволен, что два года нет детей! А где мне их взять, если его не бывает дома!
– Радовался бы, что их нет! – усмехнулась фру Хильдирид, мать Сэлы, и потащила ко рту все свое шитье, чтобы откусить нитку.
– А он только руками разводит и говорит: «Но не могу же я сидеть дома, когда он идет в поход! Вот когда ноги отнимутся, тогда буду всегда с тобой!» А я говорю: «А если я не доживу?»
И все опять принимались толковать, до которого места дошла дружина к этому дню, и большую ли дань соберет Торвард конунг в этом году, и кто из знатных фьялленландцев будет устраивать пиры в его честь.
Ветер, полни белый парус,
Подгоняй коня морского!
Пусть он мчит по бурным волнам,
Обгоняя быстрых чаек! –
пела за прялкой тетка фру Альдис, у которой был красивый глубокий голос, пела все ту же старую песню, напоминавшую о вольном просторе лета, и Сэла, вздыхая, подхватывала:
А когда зима настанет,
Я добро не позабуду!
Выпью пива я за ветер,
И за море, и за солнце…
Всех на пир зову к себе я
Рыбака друзей могучих!
Вечера наступали рано и тянулись долго-долго. Только саги Стуре-Одда скрашивали зимнюю тоску. Послушать его собирались соседи даже не самые ближние: старый кузнец знал великое множество преданий о богах, о древних конунгах, о бергбурах, о неупокоенных мертвецах, о прочих чудесах, которых так много в мире и иные из которых совершались у него на глазах.
– Расскажи про Сольвейг! – нередко просили его дети. Эту маленькую сагу все знали, но не уставали слушать. От прочих она отличалась тем, что все случилось не так уж давно. Та, о которой в этой саге говорилось, жила когда-то в этом самом доме, сидела на этих самых скамьях, и старшее поколение прекрасно ее помнило. Стуре-Одд рассказывал, а сын его Слагви слушал, глядя в огонь и заново переживая то, что случилось у него на глазах.
Это было двадцать пять лет назад, всего лишь на третьем году Квиттингской войны – правда, те два года участникам ее показались весьма долгими. Победив в Битве Чудовищ, Торбранд конунг привез домой новую жену и новую кюну фьяллей, по имени Хёрдис, ранее широко известную как Хёрдис Колдунья, и тогда в честь всех этих достопамятных событий было объявлено большое пиршество. Стуре-Одд отправился в Аскегорд со всем своим родом – с женой, с сыновьями-близнецами, с невесткой и с единственной дочерью Сольвейг. Веселые близнецы смеялись, приговаривая, что следовало бы также пригласить и бергбура, полутролля-полувеликана из Дымной горы, и тоже со всем его родом – ведь и бергбур однажды помогал ковать оружие из «злого железа» с Квиттинга. Но лодка и без бергбура едва вместила всех. Это была большая парусная лодка, почти что маленький корабль, принадлежавшая Хравну хёльду из Пологого Холма.
Здесь же сидел и сам Хравн хёльд, и его жена фру Ванбьёрг, и их единственный теперь сын Эрнольв ярл, прославившийся на Квиттингской войне, и его жена Свангерда, и несколько человек хирдманов на веслах. Все оделись в лучшие цветные одежды, на ярком сукне и пушистых мехах блестели золотые и серебряные пряжки, гривны, обручья. Все были веселы, оживленно разговаривали и смеялись. Говорили о недавнем походе, об ожидаемых гостях, о жертвоприношении, которое Торбранд конунг должен устроить перед началом пира.