– Да хоть бы и так! – вторил ему герцог. – Ты не сможешь устоять… Вы оба не сможете устоять! Ты читал, но так ничего и не понял… Любовь меж призванными судьбой разгорается постепенно, исподволь. Потом вы не сможете жить друг без друга, дышать не сможете… Вы будете стремиться быть вместе всей душой. Вы чувствовать друг друга будете на расстоянии! Неужели ты не читал, как Даниэль отыскал Флоренс?! Так же и ты… Вот скажи мне, скажи, что ты сейчас чувствуешь к Аннель? Просто ответь… Даже самому себе…
Но тут в комнату постучали, и Себастьян с облегчением выдохнул и, освободившись от рук отца, поспешил отворить дверь спальни. На пороге стоял доктор Мюррей. Указав на отца и объяснив, что у того вновь начался приступ, Себастьян неохотно покинул комнату, оставив герцога на попечение мистера Мюррея и личного камердинера.
То, что рассказал отец, перевернуло его мир с ног на голову. До сих пор он старался не отдавать себе отчета в том, что делает, считая, что поступает низко. Влюбиться в жену собственного брата, что может быть хуже?! А теперь, после разговора, он с ужасом осознал, что все это было предопределено в тот самый роковой день.
В голове разом возникла куча вопросов, десяток противоречивых эмоций рвался из груди… И в одну секунду хотелось думать, что его вспыхнувшее в усадьбе чувство к Аннель, которое он пытался скрывать не только от нее, но и от себя, это наваждение, в котором, как оказывается, он был не волен… А уже в следующую он понимал, что, какими бы эти чувства ни были – наведенными, предопределенными судьбой, – они есть, и от них невозможно будет избавиться. Достаточно вспомнить тот момент, когда он увидел, как капитан Эйрли целует девушку, норовя увлечь в спальню. Как тогда потемнело в глазах: он готов был разорвать соперника на месте и лишь с великим трудом сдержался.
В первый раз в жизни Себастьян не знал, что делать: бороться до конца, поправ законы морали и общества, или смириться, видя любимого человека с другим? Да ладно бы с тем, кто так же безответно любил бы ее. Так нет же, с тем, кто беззастенчиво издевался над невинной, не способной ничего противопоставить в ответ женщиной… И все это казалось сумасшествием, сводящим с ума абсурдом.
Когда Себастьян покинул отцовскую комнату, он уже не увидел, как захлопотал над герцогом доктор, капающий ему новое лекарство. Не видел, как отец, разом постарев на добрый десяток лет, откинулся на подушки и, глотая горькую микстуру, решал все для себя. Что ради сына герцог готов был на все: взойти на эшафот, лишь бы сын… был счастлив. А Кларенс? Ох, Кларенс, Кларенс, непутевый племянник. Теперь еще одной герцогской задачей будет сделать так, чтобы Кларенс не коснулся Аннель даже пальцем.
Едва Себастьян покинул усадьбу, зарядили дожди. Хмурое осеннее небо казалось настолько низким, что чудилось, будто бы чернильные облака царапают макушки самых высоких деревьев. Я рассказала своим домочадцам, что собираюсь предпринять. Мое заявление, что я хочу сбежать от Мейнморов и Коненталей, вызвало бурю обсуждений. И если молодежь в лице Меган и Агны поддерживала меня, то старшее поколение скептически качало головой. Они осуждали меня, повторяя одно: Господь завещал терпеть.
А у меня на этот счет было совершенно другое мнение. Терпеть я не хотела, быть игрушкой в чужих руках тоже и не собиралась сидеть и ждать, когда же меня привезут к ненавистному супругу. В итоге после бурных дебатов я решила, что в сопровождении Меган и Питера отправляюсь в неизвестность, а все остальные останутся в поместье ждать от меня известий, чтобы после, когда мы хотя бы немного устроимся, последовать за нами.
На самом деле я, конечно же, сомневалась, что Порриманы сорвутся из Адольдага. Они и так сильно рисковали, отправляясь сюда, а теперь, когда непонятно, смогу ли я отыскать крышу над головой… У них трое детей, и это все решало. А вот молодежь!.. Они не были обременены отпрысками и могли решиться на авантюру, тем более что я заранее раздала им рекомендательные письма на открытую дату, и даже если наша авантюра не увенчается успехом, они неплохо смогут устроиться сами.
Но едва мы приняли решение, возмутилась Агна – она не желала бросать меня и готова была служить кем угодно, лишь бы быть подле. В итоге я решила взять ее как камеристку и компаньонку.
Но все наши планы испортила погода. Дожди лили, не переставая, уже третью неделю. И если бы в первые две мы, загрузив повозку, на пони выехали из усадьбы, то на третью уже рисковали увязнуть на дороге по ступицы. Давно все было собрано, а дождливая пелена затянула все холмы и, словно цепная собака, сторожила нас в Адольдаге, не давая и шагу ступить за его пределы.
Начало ноября встретило нас ясными утрами, и я воспрянула духом. Еще капельку, еще чуть-чуть, и можно будет тронуться в путь. По ночам уже ударял морозец и землю прихватывало ледком.
И вот ранним утром, пока подмерзшая грязь почти не расползалась под колесами и копытами пони, мы тронулись в путь. Пони катил тележку, наполненную самым необходимым, чтобы выжить в первое время, а мы вчетвером шли рядом с ней пешком, дружно перемешивая дорожную грязь, так и норовившую налипнуть на длинные подолы юбок.
Проводником у нас стал Питер: во-первых, как единственный мужчина среди трех женщин, а во-вторых – и это самое главное, – как единственный из нас, повидавший разные города. В юности ему пришлось постранствовать полтора года, и он более или менее знал, куда можно поехать.
На ночь остановились в небольшой деревушке в трактирчике (несмотря на то что Адольдаг считался весьма глухим местом, в полудне пути верхом или дне пешком находился большой тракт, и все деревеньки вдоль него как раз и кормились за счет дороги). Чтобы не оставлять явных следов, я представилась вдовой отставного секунд-лейтенанта сухопутных войск его величества и сняла одну комнату на всех. Мы еще не знали, куда направимся, и пока лишь планировали добраться до Тосмута, где проведем несколько дней, а потом двинемся по торговому тракту куда-нибудь еще.
Отдохнув в Тосмуте и восстановив силы, мы решили двигаться дальше, но уже теперь на запад. Мы закладывали петли позаковыристее и в населенные пункты входили то вчетвером, то парами, каждый раз представляясь по-разному. То Питер был разорившимся лавочником, вынужденным таскать за собой двух родственниц – сестру жены и свою тетку, то Агна была смущенной девушкой, которую из жалости не бросили слуги разорившегося родителя. Потом я стала дочерью помершего священника, на место которого прислали нового из епископата, а меня попросили вон… Мы изощрялись, насколько позволяла фантазия, чтобы окружающие поверили в нашу легенду.
И вот в итоге, три недели спустя как вышли из Адольдага, мы добрались до крупного торгового города Стейфоршира, славившегося своими рынками, на которых возможно было купить почти все. И вот в этом шумном, суетном и многолюдном месте мы и решили переждать пару месяцев, чтобы, продав пони и обзаведясь дополнительными деньгами, сесть в дилижанс и отправиться сначала на восток, в один из крупных портов. Там за гроши сплавиться на баржах с углежогами южнее, а потом уехать оттуда, еще раз поменяв пару маршрутов в крупных городах, и осесть на побережье в тихом местечке.