– Hola, – небрежно бросил я.
Бабетта послала мне обворожительную улыбку, лет тридцать назад за одну такую улыбку можно было бы без сожаления отдать весь Rive Gauche [14] с гнойником Сорбонны, да еще и приплатить за это. В ходовой валюте шестьдесят восьмого.
– Hola, – тут же подхватила Бабетта. – Если хотите, мы можем говорить с вами на испанском.
Только этого не хватало, вот ведь чертова полиглотка!
– Нет, лучше на французском… Я практикуюсь в языке, и мне хотелось бы…
– О, – Бабетта перебила меня самым бесцеремонным образом. – Лучшего учителя, чем я, вы не найдете! А моему терпению может позавидовать и Христос…
Ссылка на Христа тотчас же выдает в Бабетте нераскаявшуюся грешницу. Хотелось бы верить, что ее мысли насчет затерянного в Париже простачка Кристобаля гораздо менее греховны.
– Что вы читаете? – поинтересовался я.
– Скорее перечитываю, – Бабетта как будто ждала этого вопроса. – Дюрренматт. «Судья и его палач».
Хорошее название, хотя оно ни о чем не говорит мне. Кроме того, что на свете существуют судьи и палачи. Ни на одну из этих ролей Анук не подходит.
– Хорошее название.
– У меня в запасе есть еще одно, и оно тоже вам понравится, Кристобаль. Если уж вам понравилось это.
Неужели «Ars Moriendi» будет отдан мне вот так, за здорово живешь, без чашки кофе, без коньяка и без свидетелей в лице польского работяги-нелегала?.. Но спустя секунду выясняется, что я раскатал губу напрасно.
– «Лифт на эшафот», Кристобаль.
– Тоже Дюрренматт?
– Луи Малль. У меня два билета во Французскую Синематеку, сеанс через час. Вы не составите мне компанию?
Два билета, ясно. Интересно, кому бы достался второй, если бы я не пришел?..
– Да, конечно.
– А перед сеансом можно будет где-нибудь посидеть.
– Да, конечно.
– Вы подождете меня на улице, Кристобаль? Желтый «Фольксваген-жук», он припаркован на противоположной стороне. Возьмите ключи.
«Жучок» на противоположной стороне улицы, я видел его, когда заходил в букинистический, подержанная малолитражка, такая же подержанная, как и сама Бабетта. О том, чтобы «где-нибудь посидеть» перед сеансом, не может быть и речи – пробки на улицах чудовищные. Так что в лучшем случае мы проведем это время в машине, у меня будет возможность изучить профиль Бабетты, до сих пор я не обращал на него внимания.
…В салоне пахнет залежавшимися марципанами, сухим бисквитом и, как ни странно, спермой. Запах нерезкий, больше похожий на воспоминание, вернее, на цепочку воспоминаний, звенья которой перепутались и соединены кое-как, в произвольном порядке. Неизвестно, что было раньше, – бабушкин бисквит (утешительный приз за сбитые детские коленки) или секс-игры на заднем сиденье. В ту пору, когда «жучок» едва вылупился из кокона и поскрипывал новыми протекторами. А может, марципаны следовали непосредственно за сексом, на том же заднем сиденье, кто знает?..
«Ralph» от Ральфа Лорена.
Это Бабетта, она уже заняла свое место за рулем. Точно такими же духами пользуется Николь, секретарша Мари-Кристин, в двадцать лет это простительно. В «Ральфе» есть все, что подменяет двадцатилетним жизненный опыт и делает их значительными в собственных глазах. Вот только причем здесь Бабетта?
– Меня зовут Линн, – сказала Бабетта, когда «Жучок» одолел несколько кварталов и свернул на бульвар Сен-Жермен.
Следующая реплика последовала, когда мы пересекли бульвар Распай.
– «Линн, русалка и немножко бонна». Вы читали «Монток» Фриша, Кристобаль?
Если Бабетта-Линн скажет сейчас, что неизвестный мне «Монток» неизвестного мне Фриша навеян ее шиньоном, я нисколько не удивлюсь. На русалку Линн похожа мало, разве что на бонну с хорошими рекомендациями и хорошо развитой грудью, до краев наполненной просветительским молоком. И немецкими артиклями.
– Нет. Не читал.
– Я на вашем месте тоже бы не читала. Писатели не должны читать друг друга. Они должны читать женщин, сны, линии на ладонях, но только не друг друга.
– Это совет? – улыбаюсь я.
– Предостережение, – улыбается Линн, русалка и немножко бонна.
– Хорошая книга?
– Слишком откровенная, чтобы нравиться.
На лицо Линн набегает тень, как будто этот чертов «Монток» не что иное, как путешествие по изгибам ее тела, слишком откровенное, чтобы нравиться. Как будто в изгибах ее тела есть что-то такое, что она хотела бы утаить. Возможно, лет через тридцать, когда моя собственная молодость станет самой большой моей тайной, я и смогу понять Бабетту-Линн.
– Куда мы едем, Линн?
– Во дворец Шайо, это на площади Трокадеро. Вы когда-нибудь были в Синематеке, Кристобаль?
Я предпочитаю фильмы на видео, но рюкзак Анук… Рюкзак, в котором не продохнуть от корешков билетов в кино. Возможно, что-то главное прошло мимо меня. Анук нравятся киношки, наверняка она уже посещала Синематеку, наверняка. Стоит мне подумать об этом, как шрам на затылке снова начинает гореть. Или я подумал об этом только потому, что шрам начал гореть?..
– Нет. Никогда.
– А я люблю там бывать. Покупаю абонемент на старые детективы.
– Старые?
– Старые для вас, – снова улыбается Линн. – Шестидесятые. Семидесятые. Давно забытые…
Неизвестно, к чему это относится, к самим детективам или ко времени их создания, уточнить Линн забыла. Или ей помешало такси, ловко нас подрезавшее.
– Вот скотина!.. – Линн совсем по-детски показывает средний палец таксисту. – Давно забытые, Кристобаль. И черно-белые. Детективы и долж??ы быть черно-белыми.
– Вы полагаете?
– Конечно. – Ежедневное общение с книгами – черное на белом – не прошло для Линн бесследно. – Тогда неясно, какого цвета кровь, и детектив становится всего лишь загадкой, не более. Детской загадкой.
Иногда детские загадки бывают самыми страшными. Интересно, знает ли об этом Линн?
– А этот ваш «Лифт на эшафот»?
– Это тоже детектив. И тоже черно-белый. С Жанной Моро, там она совсем молоденькая. Вам нравится Жанна Моро?
Очевидно, Линн имеет в виду молоденькую Жанну Моро, нравиться могут только молоденькие женщины. У меня же в памяти сразу всплывает почти старуха, давно махнувшая на себя рукой, я как-то видел ее на показе: морщины, по-мужски крупные и по-юношески застенчивые, «это Жанна Моро, актриса», сказала тогда Мари-Кристин.