— Пойдем пешком. Вокруг лес, кроны густые. С этой летающей штуки нас никто не увидит.
— Возьмут приборы ночного видения и запросто найдут. Наш брат смертный придумал такие очки, которые улавливают тепло. Человек имеет температуру тридцать шесть и шесть, поэтому его всегда видно на фоне камней и деревьев. Особенно ночью. И никакая крона, никакие кусты этого излучения остановить не смогут. Видно все, как через оконное стекло… — Дамира одновременно и гордилась человеческой изобретательностью перед стражем богов, и пугалась оснащенности возможных охотников. Она совершенно не представляла, как можно спастись от погони злой до безумия местной полиции.
Вертолет сделал небольшой полукруг, явно наугад выпустил по роще несколько коротких неприцельных очередей, после чего круто отвернул и умчался вверх по ущелью. Видимо, расстрелял все патроны. Теперь, когда беглецы остались без колес и не могут далеко скрыться, самое милое дело вернуться ночью, найти прибором теплые тела среди холодных камней и деревьев и поставить в погоне жирную качественную точку.
— Нужно уходить, — сказал нуар. — Чем дальше скроемся, тем труднее будет искать.
Они спустились к реке, Шеньшун снял и отбросил бронежилет, подхватил женщину на руки, перенес на другой берег и первым решительно стал подниматься вверх по склону. Дамира особого смысла в беготне не видела — вертолет все равно быстрее, — но тем не менее понуро потрусила следом. Так они брели почти час. Потом опять послышался гул лопастей, и беглецы затаились в гуще деревьев, по листве больше всего походящих на огромные фикусы. Однако винтокрылая машина лишь полетала по ущелью вперед и назад, иногда снижаясь к самой реке, а потом умчалась обратно.
— Нужно туда спуститься, — указал нуар на небольшую группу высоких толстоствольных деревьев, формой кроны и гладкостью коры похожих на северные тополя. У вершин их ветви густо сплетались в единое целое. — Там нас ни с какой стороны не увидеть и никак не подобраться.
Археологиня пошла было за ним, но через несколько минут из-под ее ступни вывернулся камень. Женщина вскрикнула, прохромала несколько шагов и, чуть не плача, уселась на ближний валун.
— Все, я больше никуда не пойду! У меня и так ноги после горных экскурсий болят, а тут опять новая беготня. Такое чувство, словно кто-то кипятком поливает. Не хочу больше! Не могу. Пусть убивают здесь.
— Не сдавайся, смертная. Никогда нельзя сдаваться! — вернулся к ней Шеньшун. — Ты же была такой храброй и умной, почти как истинный нуар. Так оставайся такой же.
— У нас все равно ничего не выйдет. У них есть машины, автоматы, вертолеты, их много, они знают местность. Как мы сможем от них убежать? Лучше покончить со всем разом и не мучиться.
Восставший из мертвых помолчал, потом, стягивая обрывки рубашки, спустился к реке, хорошенько намочил ткань, вернулся. Медленно и спокойно отер от пыли и грязи ее лицо, шею. Присел и так же старательно омыл ноги. Выбросил тряпье и сел рядом.
— Ты свободна, смертная Дамира, я тебя отпускаю. Ты исполнила свою клятву от начала и до конца. Теперь я знаю, на что похож ваш мир. Я знаю, что враги моего бога сгинули далеко в прошлом, а обители их разрушены или скрылись под водой. Мне известно все, что я хотел. Моя миссия исполнена, твоя — тоже. Я тебя отпускаю. Ты можешь уходить.
— Куда? В тюрьму?
— Я могу не очень хорошо понимать обычаи твоего мира, но мне показалось, что вы ищете справедливости, — ответил нуар. — За все время, пока мы находились вместе, ты ни разу никого не ударила, никого не убила, не взяла ничего чужого. За что тебя карать? Иди к смертным, скажи, что я силой удерживал тебя рядом. Я тебя отпускаю.
— Ну да, так они и станут разбираться! Сперва пристрелят, а все вопросы потом.
— Покажи им свои руки. Когда ты их показываешь, в тебя не стреляют. В номере не стреляли. И потом, когда меня чуть не истребили, тебя ведь тоже не тронули. Так что не бойся, иди. Я тебя отпускаю.
— Ты уже пятый раз говоришь, что меня отпускаешь. У тебя в мозгу чего-то переклинило, остальные слова забыл?
— Нет. Просто я тебя отпускаю.
— Шестой.
— Ты, наверное, не понимаешь, — вздохнул Шеньшун. — Дело в том, что, когда бог или нуар отдает смертному приказ, тот перестает размышлять, колебаться, желать, чувствовать. Ведь если раб, услышав повеление, станет задумываться, то он способен подумать и о том, что волю бога можно не исполнять. Поэтому во всех смертных заложено слепое и безропотное повиновение любому приказу на изначальном языке. Смертный может что-то сломать, испортить, погибнуть — но будет следовать услышанному повелению до конца.
— Знаю. Имела удовольствие наблюдать.
— Но в этом есть не только высшая справедливость, но и серьезная сложность, Дамира. Слепой послушный раб делает то, что сказано, и ничего более. Ему можно приказать поднять камень. Перенести его. Положить. Но невозможно приказать сложить камни в стену. Ведь для возведения стены смертный должен обдумать то, как ее правильно создать. Однако существование собственных мыслей у раба противоречат требованию о безусловном бездумном повиновении. Именно поэтому боги и нуары редко приказывают. Они дают поручения, которые смертные исполняют в меру своего слабого разумения.
— У нас это называется: «заставь дурака богу молиться», — ответила Дамира. — Бездумное подчинение до добра не доведет.
— Нужно и то, и другое. Безусловная покорность при получении приказа — и осознанные разумные поступки, если бог задал тебе цель, которой следует достичь.
— Ты это уже говорил.
— Есть еще одна возможность повелевать низшими существами. Дать им самим осознать, что именно и как нужно делать, а уже потом направить на безусловное исполнение. Когда смертный знает, как именно нужно строить стену, какие действия, как и когда совершать, — ему можно дать приказ начинать работу, и она будет сделана. Это сложнее. Ведь возможны неожиданные трудности. Но если следить за делом и вовремя подправлять, воля бога будет исполнена. Когда в день моего пробуждения я много раз спрашивал тебя, способна ли ты помочь мне исполнить миссию, ты думала над этим вопросом и решала, что следует сделать для ее исполнения. И согласилась, что будешь это осуществлять. Я попросил от тебя клятву следовать нуждам моей миссии. Ты эту клятву дала. Клятва связана в твоем разуме с нужными действиями. После этого мне стало незачем повелевать тобой, как рабыней. Я побуждал тебя исполнять клятву. И ты сама знала, что следует делать для успешного достижения цели. Ныне все нужное совершено. Я получил все ответы. И я отпускаю тебя. Ты больше не связана своей клятвой, смертная Дамира, ты свободна. Ты можешь жить в соответствии со своими желаниями и потребностями.
— Значит, ты взял с меня клятву, — задумчиво проговорила Дамира, — а потом через нее дергал меня, как пони за веревочку? Значит, мое желание помогать тебе, моя поддержка, ответы на вопросы, поиски, находки, моя искренность, наконец, — это все не настоящее? И когда я за твою жизнь до безумия испугалась — это, выходит, ты мною, как марионеткой, на ниточках играл? — сглотнула она. — Значит, мое восхищение твоим искусством на даче, старание тебе угодить, доставить радость — это все липа? Когда я к тебе в метро прижималась, когда прикосновениям радовалась, когда мучилась, что ты чурка бесчувственный, — это все игра с прихихиком? Это я для тебя вроде куклы-неваляшки? Это когда я к тебе с душой — тебе в нее наплевать было? Это какой же ты, оказывается, урод?! Какая же ты тварь?! Подлая и гнусная тварь! — Она вскочила и встала перед Шеньшуном, крепко сжав кулаки: — Мерзавец! Подонок! Ненавижу! Тебя же… Тебя же каленым железом выжи…