Напрасный труд, детка, я не тот, кто может защитить тебя. Лучше бы тебе обратиться за этим к Август или к мужикам, которых снимает Август, любой из них набросил бы тебе на плечи свою куртку. Вот если бы на твоем месте сейчас была Тинатин…
Я прикрываю глаза.
Но представить Тинатин не получается, то есть я могу вызвать ее образ в любой момент, я помню все, до мельчайших подробностей, каждый волосок, каждую ресницу, я помню вырез ее платья, вырез ее ноздрей, я могу представить Тинатин где угодно, даже в объятиях Лоры (проклятье!), но только не в своих. Это сводит меня сума, хотя и не настолько, чтобы я потерял контроль над происходящим: Лора по-прежнему меня целует, теперь она добралась до плеча, которое так меня беспокоит. Она добралась до плеча и сконцентрировалась на нем.
– Откуда этот шрам? – спрашивает Лора.
– Упал в детстве с велосипеда.
– Он совсем свежий…
– Напоролся на гвоздь неделю назад.
– Он странный.
– Ты находишь?
– Мне кажется, он движется. Дышит.
– Тебе кажется.
– Нет, правда. Странный шрам, странное чувство.
– Поделись. – Не слишком ли я груб с Лорой? С беспомощной, ищущей защиты Лорой?
– Мне хочется заглянуть в него.
– Загляни.
Мне и самому хотелось бы, но это невозможно. У Лоры гораздо больше шансов увидеть, что же сделала с моим плечом Марго. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мы расстались, а образ Марго уже потускнел, почти стерся, это открытие удивляет меня. Если так будет продолжаться и дальше, от него, кроме имени, ничего не останется.
– …Я испытывала нечто подобное только раз в жизни. – Губы Лоры кружат над моим плечом. – Когда была ребенком. Комната, в которой спали родители… Если они занимались любовью, то всегда запирали дверь на ключ, они были очень осмотрительны. А мне очень хотелось заглянуть туда. Когда они занимались любовью. У меня просто крыша от любопытства ехала. Вот и сейчас…
– Чего там точно нет, так это твоих родителей, – мне нужно как-то отвлечь Лору. – Кстати, ты можешь еще изучить родимое пятно у меня под лопаткой. Все, кто видел, говорят, что оно похоже на всадника на коне. И тоже движется.
Лору не интересует моя спина.
– Ты не думал о том, чтобы уволиться из нашего гребаного журнала? – спрашивает она.
Лора, Лора, ты как в воду смотришь: в «Полный дзэн» я больше не вернусь.
– Нет, а что?
– Нам всем пора оттуда линять.
Лора рассуждает вполне здраво, никто из нас уже давно не живет своей жизнью: ни я, ни Пи, ни Великий Гатри, ни сама Лора. Все мы – в одной упряжке, или скорее – в одной клетке, опущенной на глубину; давление в несколько атмосфер исказило наши лица, наши тела. Но кому интересны наши лица, наши тела? Тамагочи, акульей стаей кружащим вокруг нас, важно совсем другое: чтобы им вовремя кидали куски, побольше, пожирнее, посвежее, двойные CD с ланжем и трансом приветствуются с тем же энтузиазмом, что и фронтовые сводки из кегельбана. Дайте свежатинки! – вот главный лозунг тамагочи, Лора рассуждает вполне здраво. Так почему я не могу отделаться от ощущения, что она заговаривает мне зубы, подбирая отмычку к двери, за которой уж точно никто не занимается любовью.
– Трахни меня, – шепчет Лора. – Трахни меня!..
Пока я делаю это (без всякого удовольствия), рот у Лоры не закрывается, а ты знаешь, что Пи пишет порнорассказы, большей дряни я в жизни не читала, как же я его ненавижу – Пи, и остальных тоже, и тебя, милый, и тебя, и всех, кто моложе двадцати, и азиатов, Хайяо – японский дурачок, и Брэндон был дураком, только американским, американцы – еще один повод для ненависти, я ненавижу американцев, банджо ничуть не лучше балалайки, мои родители вовсе не были так осмотрительны, как я наплела тебе, трах был единственным их развлечением, так стали бы они обращать внимание на меня? машина сыплется, а денег на новую нет, я могла бы попросить денег у Август, она дала бы, но просить – последнее дело, иногда я жалею, что не подвернулась под руку Хайяо с его дыроколом, но тогда бы мне пришлось родиться японцем и мужиком, разве могла бы я жить с этим? мужики – подонки, и бабы не лучше, мне никогда не дарили цветов, кофе без кофеина такая же гадость, как и безалкогольное пиво, ты когда-нибудь пробовал выучить язык глухонемых? неделю назад я познакомилась с одним немцем, старый хрыч, торгует фильтрами для воды, так вот, я оказалась для него недостаточно молодой, знаешь, как называются такие хрычи? – юнгэгеблибенемэн, «юношески выглядящие мужчины 70 лет», из пасти у него воняло, а я при этом оказалась недостаточно молодой, он спросил, нет ли у меня младшей сестры, он готов жениться на ней, а я для него слишком стара, и платье у меня слишком ханжеское, потому что, когда я сижу, не видно трусиков; ненавижу немцев и никак не могу добраться до сберкассы, чтобы заплатить за коммуналку, ненавижу джаз, весь этот джаз, только не говори мне, что так называется фильм, у меня бессонница, и уже давно, но стоит мне заснуть, как я вижу себя старой среди рисовых полей, причем здесь рисовые поля – непонятно, старость – худшее, что может случиться, я так устала, милый, я так устала, в прошлом году сперла у Август одну вещицу, Август клялась мне, что она приносит счастье, ее подарил Август какой-то бутанец-экзот, кстати, Бутан – это где?., так вот, никакого счастья мне эта вещица не принесла, пришлось ее выбросить, чтобы не раздражала, счастье – оставаться молодой и сверкать трусиками из-под мини, и чтобы ни одна блядь не указывала тебе, что делать, и не гнала интервьюировать лошадей из цирка Зингаро, ненавижу лошадей, придешь в какой-нибудь кабак, а там сидят толстые бабы, ну знаешь, такие, каких вечно рисует Ботеро, а-а, ты и понятия не имеешь, кто такой Ботеро, и хрен с ним, ненавижу толстых баб, и Ботеро тоже ненавижу, это художник, неважно, я могла бы писать рассказы, я могла бы писать романы, я написала бы бестселлер о том, как стареет женщина, по абзацу на каждую морщину, по главе на каждый седой волос, по сноске на ороговение ногтей, но везет не мне, везет всяким ушлым сучкам типа Билли, стоит им только нацарапать фразу «я взяла в рот» – и их тут же начинают на руках носить, а их морды помещают не только на обложках, но и в разделе «фэн-шуй в вашем, блядь, доме», ненавижу фэн-шуй, эта мразь, наша с тобой начальница, предложила мне взяться за рубрику «Звезда раскрывает секреты», нет, ты только представь себе, я должна выслушивать откровения всех этих жертв подтяжек и липосакции, всю эту бодягу, всю эту ботву, всю эту срань про их мужей, любовников, детей, собак, ремонт на даче, говорят, в Ирландии очень красиво, камни, маяки, острова, есть много шикарных мест, но туда не попасть, есть много шикарных историй, но туда не попасть, все столики заняты, все мужчины заняты, я и в церковь не хожу, потому что бог вечно занят, мое единственное воспоминание о Тунисе – песок в ботинках, ну да, да… я не была в Тунисе – тогда откуда песок? я способна сопереживать лишь персонажам японских мультфильмов, мое единственное воспоминание об Испании – гипсовая мадонна в храме, она упала и раскололась на три части, и оттуда высыпались стручки фасоли, ну да, да… я не была в Испании, но мадонна все равно раскололась, как чашка, все так хрупко, милый, ненавижу бьющиеся предметы, любовь – это всего лишь слово из шести букв, ни в одном кроссворде его не встретишь, да и как его объяснить? то, чем ты хочешь обладать? то, что хочешь унести с собой? то, от чего легче всего отказаться? то, что потом вспоминаешь с ненавистью? неплохо быть официантом, если ты герой мелодрамы, неплохо быть мулатом среди голландцев, они так толерантны, они спят на ходу, их каналы так же вонючи, как пасть юнгэгеблибенемэна, их телки страдают плоскостопием, половина страны курит траву, вторая половина играет в лотереи, лотереи – их я тоже ненавижу, барабан крутится, и из него выскакивает шарик с номером – мерзость какая, у меня треснула кожа на пятке, в одном месте, вот блядство! я рыдала… когда твой единственный союзник – твое тело, и оно тебя предает… нет, тебе этого не понять, милый, тебе не понять, японская кухня – для снобов, полинезийская – для тех, кто верит, что Атлантида существовала, мексиканская – для любителей втихаря подрочить на монету в cinco centavos шестьдесят четвертого года, ненавижу национальные кухни, я вполне могла бы обойтись соком из шпината по рецепту Жака Деррида, а-а, ты и понятия не имеешь, кто такой Деррида, и хрен с ним, только он способен превратить мозги в сок из шпината, верить в теорию заговоров – последнее дело, кожа на пятке треснула, и ни один крем не помогает, мужикам легче, они могут трахаться и в носках, Деррида – сраный философ-интеллектуал, от таких одни неприятности, бабе легче: начни пользоваться эпилятором и уже прослывешь интеллектуалкои, мужикам эпилятор нужен лишь для подтверждения справедливости их постструктуралистских бредней, ненавижу интеллектуалов, да и сантехники не лучше, мое единственное воспоминание об Англии… ну да, да, я была в Англии, даже ты не можешь этого отрицать… вот черт, я ничего не помню об этой долбаной Англии… лучшее, что было со мной в жизни, – это то, что я придумала себе и о себе, ты когда-нибудь кончишь, милый?..