А причина крылась в базовом запрете на убийство разумного существа. Русинские божества создавали защитников своей земли, а не машины для убийства и завоеваний. Поэтому без жесткой направляющей воли воеводы эти воины, увы, самостоятельными боевыми единицами являлись весьма условно. Что ж, теперь они получили приказ привести в порядок оружие и снаряжение.
Раньше мне не раз доводилось успешно решать задачу по транспортировке волка, козы, капусты. Но никогда от моих решений не зависела ничья жизнь. И в первую очередь моя собственная. Когда у тебя над головой свистят матюги отмороженного начальства, это одно, а когда вплотную к тонкой коже воздух режут смертоносные свинцовые плюхи, совсем другое. Только теперь, когда довелось сравнить, я начал постигать истинную цену своего решения. Эх, есть ли здесь такой бог, который бы мог отмотать время вспять или заставить господина Арагорна вернуть все, как было? Ведь это не игра. Здесь возможность сохраниться не предусмотрена. Поэтому права на ошибку у меня тоже нет.
Положа руку на сердце признаюсь, мне виделся единственно возможный выход – оставить раненых и рвать когти как можно быстрее, пока нас не обложили в этой западне… Если понесем всех с собой, следовательно, десять человек – а многие сами легкораненые – впрягутся в носилки, мы потеряем единственное наше преимущество – скорость.
– Яр и Тур вызвались нести госпожу, – в мои тяжкие думы вмешался лекарь. – Я прошу вас учесть этот факт, господин подофицер.
Отлично! Я тут живых не приложу ума как спасти, так меня еще мертвой госпожой нагружают. Если принять во внимание, что они ее из боя вынесли наравне с ранеными и оружием, за потерю которого назначено суровое наказание, то глупо предполагать, что тело бросят на болоте. Еще одна задачка…
Так, стоп. Решаем проблемы по мере их поступления. Точнее, разгребаем завал. Вместе с пониманием ситуации пришло единственное разумное решение официально узаконить привал. О чем незамедлительно объявил солдатам.
Вытащил из ранца листы и перо для письма. Когда-то мне на шестнадцатилетие матушка подарила паркеровскую ручку с золотым пером. Вот похожую по конструкции приспособу я и извлек из пенала, чтобы переписать личный состав. Насколько мне известно, в зоне боевых действий вести записи запрещено, но как, черт возьми, я должен организовать свою работу? Суфлер на этот счет молчал, и я приступил к опросу вверившихся мне людей.
Рядового Емельяна назначил кашеваром. Выдал ему полкраюхи хлеба, сухари и мешочек крупы из своего ранца. Трофейный хабарник пополнил наш стол свертком с вяленым мясом, кульком вареных в меду орешков и солью. Солдатские котомки и ранцы, несмотря на третий день похода, тоже не пустовали, но сохранить их удалось не всем. Сегодня нам голод не грозил, а вот завтра…
Буквально с первых шагов столкнулся с новой проблемой – фамилиями солдат. Вступая в ряды княжеских стрельцов, русины их лишались. Считалось, теперь бойцы принадлежат душой и телом князю Белоярову, и прошлая жизнь для них окончена. Отдаленно традиция напоминала обычай смены фамилии во французском Иностранном легионе на Земле. Впрочем, ни по фамилии, ни по именам называть солдат здесь не принято. Обычно офицеры редко обращались к рядовым напрямую, но если приходилось, то в лучшем случае военнослужащий слышал: «стрелок», «солдат», «эй, ты», «морда», «скотина», «мужлан» с различными эпитетами. В худшем – и вовсе нецензурно. Если офицер служил с личным составом достаточно долго, то придумывал стрелкам клички, а если фантазии не хватало, обозначал их числами и буквами. Поэтому я слегка опешил, когда русины стали называться как попало: Большеротый, Чурбан, Сапог, Нос, Третий, Храп и тому подобное. Временно решил в своем подразделении обходиться именами и званиями, благо у рядовых их целых три: рекрут, собственно рядовой или стрелок и мастер-стрелок.
Рядового Прохора озадачил отливкой пуль к «дербанкам», для чего пожертвовал извлеченным из меня свинцом. Рядовой озадаченно посмотрел на столь смехотворное количество металла, потом почесал перебинтованную голову, взял шапку в руки и пошел по кругу:
– Братцы, тряси мошну на святое дело!
«Братцы» отзывчиво насыпали в шапку новоявленному каптенармусу тяжелой чешуи, опорожняя свои крошечные кошели – «копы», специально предназначенные для хранения мелких свинцовых монет. Безденежные и самые рьяные рвали с рукавов своих мундиров оловянные пуговицы. Несколько окровавленных картечин поступило от лекаря… Металла набралась половина шапчонки – от силы на двадцать тяжелых сферических пуль. Пришла мысль провести инвентаризацию боекомплекта к «мастерворку», вдруг отыщу пули без оболочки – ими и пожертвую, промелькнула мысль.
Прохор возился с пулелейками и тиглем, а я запустил свои «грабки» от слова «грабить» в сумку наемника. Есть! Кожаный туго набитый кошель! Развязал и щедро сыпанул монеты в солдатскую шапку. Вот, мол, смотрите, братцы, все для фронта, все для победы.
Рядовой от такой щедрости крякнул и уронил увесистую пулелейку себе на ногу.
– Не пойдут, вашебродь. Это империалы, а то медяки. А баронских грошей нема?
Я хлопнул себя по лбу. Температуру плавления меди со школы забыть не грех, но ведь знал же когда-то, что на костре ее не расплавить? «Империалы» же и вовсе были сработаны не из металла, а из… стеклопластика или чего-то подобного. Для суфлера название материала являлось тайной. Империя всегда чеканила монеты разного достоинства из этого легкого, долговечного и негорючего неизвестно чего. Баронскими грошами, а также «свинскими деньгами» звались не очень крупные небрежно исполненные чешуйки из свинца. Каждый мелкий властитель на территории Скверны считал своим долгом чеканить такую вот «одноразовую» валюту. Чаще всего, выпущенные одним бароном, оставив характерный след на нескольких руках временных владельцев, эти монеты оказывались в плавильном тигле на монетном дворе его соседа. Или, как в нашем случае, шли на пополнение боекомплекта…
Я собрал все негодные для переплавки монеты назад и, засовывая кошель поглубже уже в свой ранец, обнаружил другой кошелек, размером поменьше. Осторожно расстегнул, и на свет появился крупный грубо обработанный камень в серебряной оплетке. Гамион исходил ровным, ослепительно белым светом, демонстрируя полный заряд.
– Где же вы раньше были! – В глазах лекаря стояли слезы. – Ее можно было спасти…
Фома осекся и жалобно окинул глазами солдат, не то в поисках поддержки, не то раскаиваясь в чем-то.
Неужели гамион способен вытащить с того света смертельно раненного? Тогда почему этот нюня, черт его побери, обзавелся не им, а жалким кулончиком на цепочке, которым он старательно водил над ранами пациентов? Неужели ни ему, ни его госпоже столь необходимая на войне вещь оказалась не по карману? И что достойное королей сокровище делает в ранце простецки одетого мага, который принял бой наравне с солдатами? Кто же ты такой, камрад, какие еще открытия таят твои вещи?
Стоило помянуть черта, как подселенец раскрыл маленький секрет моего браслета. Тем, что ранение в спину прекратило меня терзать, удовлетворившись раздражающим зудом, я был обязан не столько хирургическому вмешательству Буяна, сколько целительским свойствам моего приобретения. Камень, на моей памяти то и дело менявший цвет, после объятий с деревом успокоился на хорошем светлом оттенке. Снять болевой шок, подавить патогенную микрофлору, проникшую в раневой канал, стимулировать иммунитет и регенерацию – вот на какие чудеса оказался способен браслет погибшего мага. По объему заряда и силе воздействия «мега-гамион» в серебряной оправе превосходил встроенную в наручник «аптечку».