В воздухе ощутимо запахло войной, и «почетный полковник» Фишер волшебным образом превратился в «полковника Армии Освобождения». Его поставили руководить четырьмя сотнями ополченцев Фрайбурга, набранных из постояльцев городских ночлежек и тюрьмы. Дело для него оказалось новое, поскольку от внешней угрозы город защищала имперская армия, а от внутренней – полиция, колониальная же гвардия существовала главным образом для украшения общественных мероприятий. Предполагалось, что новое формирование займется искоренением разбойных ватажек, которые возникали вдоль Имперского тракта как грибы после дождя. Но жизнь внесла свои коррективы, и едва формирование полка завершилось, как ему быстро нашлось применение – заткнуть дыру в обороне границы со Скверной.
Понимая, что из большинства уголовников и бродяг никакими колотушками солдат не выкуешь, Фишер разбавил их своими слугами и арендаторами из числа должников. Офицерские чины полковник раздал друзьям, коллегам и сослуживцам юности. Волей случая в их числе оказалось несколько компетентных военных специалистов. Но главное, он усилил отряд сотней гвардейцев, получивших сержантские должности и задачу превратить сброд в солдат, а толпу в подразделение. И вот полк Фишера отправился навстречу превратностям войны и за две недели марша без единого выстрела понес около сотни небоевых потерь за счет дезертиров и заболевших. Для полноты картины следует добавить, что полковник Фишер был повинен в том, что атака бойцов Драгомирова и граничар несколько запоздала. Фрайбургские ополченцы вступили в ущелье в тот момент, когда мой «заградотряд» спешно ретировался от рванувшего боекомплекта ракетной установки и теоретически мог поддержать намеченную вылазку волонтеров. Но момент был упущен из-за нерешительности полковника. Капитана Драгомирова, готовившего атаку, взялись допекать порученцы и курьеры, требовавшие ввести вновь прибывших офицеров в курс дела; а Фишер, продержав его в приемной во время обеда, с ходу похерил проект совместной атаки. Ко всему прочему, передовой дозор полка при появлении в ущелье обстрелял тыловое охранение граничар. Хоть и безрезультатно, но непростые отношения колониальных войск с этими гордыми воинами осложнились до предела. Более ничем, кроме мелкой мародерки, фрайбургские ополченцы в тот день себя не проявили.
За массивным столом, неизбежно превращающим каждого посетителя в просителя и внушающим ему священный трепет перед Государственной Машиной, невзирая на поздний час, имитировал бурную деятельность сухощавый мужчина в вычурном и богатом камзоле.
Созвездие крупных ювелирных изделий – не сразу сообразил, что вижу награды, – рассыпалось от горла до плеча. Ниже высокого воротника с шитьем по груди растекся монументальный золотой горжет, украшенный драгоценными камнями и орнаментом. Толстая, расшитая златом-серебром лента заменяла офицерский шарф. На плечах в такт движениям покачивались заросли циклопических «висюлек», пришитых к овальным подушечкам, покрытым, в свою очередь, золочеными вензелями. Судя по эполетам, передо мной маршал, или нет, генералиссимус Вселенной! От обилия узорного шитья и камней слегка рябило в глазах. Совершенно справедливо чувствуя себя поденщиком в рабочей одежде, подумал: сколько же весит такой парадный мундир? Мужичок ведь совсем не богатырских статей.
Каюсь, поначалу принял его за очередного секретаря или адъютанта, вереницу которых миновал в прихожей, поэтому огляделся по сторонам в поисках самого полковника. Поскольку чиновник не соизволил сразу оторвать от документов свой взор, некоторое время «любовался» его крупным необычной формы черепом и узловатыми пальцами, которыми он ловко перебирал серые листы бумаги, подписывая избранные вычурными завитушками. Голова с лоснящимся пергаментом кожи, обрамленная жидким волосяным покровом с редкой сединой, походила на Лысую гору. Сходство усиливали тени от огней, учинившие разнузданные пляски на внушительных залысинах. Таким оказалось первое впечатление, какие демоны скрывались внутри, мне еще предстояло узнать.
Ярко и расточительно пылали свечи в настольных роскошных канделябрах на три рожка, масляные лампы с дорогими плафонами из тонкого стекла, а в массивной жаровне потрескивали угольки, завершая атмосферу света, тепла и комфорта. В воздухе ощущался густой и непривычный запах благовоний. С наличием двух комодов я готов был смириться, даже кресло и гарнитур мягких резных стульев не вызывали явного отторжения, а вот необходимости тащить на войну вазы, статуэтки и шкатулки никак не понял. И без них эту сверхшикарную обстановку никакой Никодим не втиснет меньше чем в две фуры!
Когда мне надоело разглядывать рабочий кабинет крупного чиновника, оказавшийся в походном офицерском шатре, на утомленного героя дня снизошло озарение, что этот лысоватый очкастый невзрачный писатель резолюций и есть здешний царь, бог и воинский начальник.
Привлекая внимание хозяина кабинета, откашлялся и как можно четче представился, озвучив заранее приготовленную и даже отрепетированную перед зеркалом фразу.
Полковник оторвался от дел и сквозь забавное пенсне в мой лоб уперся колючий взгляд бумажного крота. Чинно сложил стопочкой подписанные бумаги, погладил короткую бородку клинышком и указательным пальцем поддержал свои окуляры на переносице. Густые усы расцветки «соль с перцем», несомненно, составляющие гордость данного индивидуума, и брылястые щеки с бакенбардами дополняли образ. Странным образом мой лоб покрылся испариной. Мелькнула внезапная мысль, что «полкан» не такая уж старая и бесполезная развалина, а умудренный жизненным опытом интриган, который не только сам врет как дышит, но и за версту чует ложь.
– Юноша, сколько вам лет? – вкрадчиво поинтересовался полковник, автоматически отложив мой патент в сторону. Зря переживал только. Установление моей личности его мало интересовало.
Вопрос, мягко говоря, озадачил. Раньше доводилось слышать, что молодо выгляжу, правда, в основном от женщин. Я ожидал какого угодно подвоха, но только не попытку зачислить меня в когорту безусых юнцов. Конечно, щеки заметно ощетинились русыми колючками, а усталость взяла свое. Пришлось выдержать небольшую паузу, за время которой прикинул, что Богдану с его подселенцем выгоднее сбросить по паре лет. Побудем молодым да ранним, зато, глядишь, мимо сыскного листа, то есть ориентировки на Ральфа, просочимся.
– Двадцать пять, господин полковник! – разве что каблуками не щелкнул.
– И только, а уже лейтенант?! Занятно, занятно, – официальный тон смягчился до тона «доброго дядюшки». Наверное, решил, что перед ним выскочка из богатой и влиятельной семьи. Оказалось, герр Фишер неплохо владеет русинским. Изредка в его дальнейшей речи проскакивали юнилендовские словечки да небольшой акцент давал о себе знать.
Полковник помолчал, шурша бумагами, и снова поднял на меня испытующий взгляд.
– А Всеслав Романов вам кем приходится?
Несмотря на ровную интонацию, подвох чувствовался в каждом слове.
– Простите, господин полковник, вы могли бы уточнить свой вопрос?
– Так называемый Великий князь Всеслав Романов – это имя для вас что-либо значит? – Собеседник мгновенно сменил формулировку, но ощущение ловушки только усилилось.