— Не знаем.

— Она заявляет: «Я остаюсь здесь».

— Ничего себе! — воскликнул Алекс. — А вы не пробовали ее выставить?

— А законы гостеприимства, молодой человек? Как можно выбрасывать людей за дверь, тем более больных! А она была очень больна, бедняжка. Больна от того, что далась в обман Волчице. Не могла перенести, что ее провели. С ней за всю жизнь такого еще не случалось. Она прямо пожелтела вся! Я имею в виду, у нее сделалась самая настоящая желтуха! Когда она ко мне пришла, она была желтая, как лимон. Я ухаживал за ней: смастерил ей кровать по росту, купил ночную рубашку, поил с ложечки овощными супами. Теперь она идет на поправку, но вот душевное состояние… Я уж ей и на скрипке играл, и песни пел, а ее все не отпускает… Прошлой ночью так стонала во сне… я со своей кровати слышал. Прямо сердце надрывается, скажу я вам!

Алекс был ошарашен. Представить себе, чтоб колдунья Брит стонала во сне, — его воображения на это не хватало.

— Я вот чего не понимаю, — вмешался Бьорн. — Почему она даже не попыталась отомстить Волчице? Насколько я знаю Брит, она всегда отвечала ударом на удар — бесстрашно и даже, извините меня, жестоко.

Хальфред покачал головой.

— Ах, это вам кажется, что вы ее знаете, а у нее есть свои слабости…

Бьорн и Алекс попытались представить себе, какие слабости могут быть у колдуньи Брит, но промолчали — иногда это лучший способ развязать язык собеседнику. И Хальфред, не замедляя шага, с удовольствием пустился в пространные объяснения:

— Постарайтесь ее понять. Бригита за свою жизнь исходила Малую Землю вдоль и поперек и знает ее лучше, чем вы — собственную столовую. Ей знакомы каждый холм, каждый овраг, каждое дерево и все, что на нем, каждый валун и все, что под ним. Она знает снега Малой Земли и дожди Малой Земли, и ветры, и животных, и насекомых — всех тварей, чуть ли не каждую в лицо! И пока под ногой у нее здешняя почва, она не боится ни Бога, ни черта, ни человека, ни зверя, да и духов тоже. Но отплыть куда-то еще… Вот в чем дело! Вот что вызывает у нее панический страх. Она знает, что Волчица увезла мальчика на Большую Землю… Вот две причины ее болезни: то, что эта женщина обхитрила ее, и то, что она не смогла отомстить! Это-то ее и гложет, это и мучает, это же ее, того и гляди, убьет…

Тут Хальфред вытащил платок и вытер глаза.

— Полно, не плачьте… — попытался утешить его Бьорн. — Я уверен, она решится отправиться с нами. Постарайтесь ее уговорить!

— Я не плачу, это просто от мороза! Но я постараюсь уговорить ее, да. Это ее, по крайней мере, отвлечет.

Они еще немного попетляли и вышли наконец на широкую улицу, где и распрощались, крепко пожав друг другу руки.

— Мы очень рассчитываем на вас, Хальфред, — сказал Бьорн. — Понимаете, Брит с ее возможностями действительно в состоянии вызволить мальчика.

— Приложу все усилия! — заверил карлик и удалился своей переваливающейся походкой, добавив: — Я тоже на вас рассчитываю. Ах, если б вам удалось вернуть ей, моей бедняжке, волю к жизни…

Едва он скрылся из виду, Алекс возбужденно запрыгал вокруг отца.

— С ума сойти! Колдунья Брит в постели, отвары пьет! Видел бы это Бриско!

Не менее удивительным казалось ему, что Хальфред оставил колдунью у себя и так преданно за ней ухаживает.

— У него, конечно же, есть на то веская причина, — уклончиво проронил Бьорн.

— Какая причина? Ты думаешь, он…

— …влюбился в нее? — рассмеялся Бьорн. — Нет, не думаю, что это слово тут подходит. Возможно, я ошибаюсь, но полагаю, тут скорее другое.

— Что?

— То, что впервые в жизни он кому-то нужен.

9
Южный Ветер

Герольф давно уже стоял неподвижно перед дверью в комнату Бриско. Сперва его раздражал мерный храп Хрога. Ленивый бугай спал без задних ног, несмотря на строгие инструкции. Но в конечном счете это было и к лучшему. Если б Хрог бодрствовал, Герольф сразу же отдал бы ему приказ, который держал в уме, поднимаясь по лестнице: «Разбуди мальчишку, одень и приведи ко мне на конюшню».

Избавиться от Бриско для него проблемы не составляло. Неподалеку — четверть часа верхом — у него был на примете глубокий овраг, зажатый между острыми скалами: немало трупов сбросил он туда под покровом ночи. Дальше с ними разбиралось всякое зверье. Сперва волки пожирали, что могли, потом налетали стервятники, после которых оставались только голые белые кости. Саму грязную работу он не собирался поручать Хрогу. Этот псевдозверь провел с мальчиком уже три дня и мог заартачиться или даже дать себя разжалобить, как дурак охотник в сказке, пощадивший Белоснежку.

Нет, для такого дела у него был другой исполнитель, у которого рука не дрогнула бы сбросить тело Бриско во тьму оврага, как в свое время колдунья Брит схоронила тело его матери Унн во тьме моря. Можно сказать, семейная традиция! Нырок во тьму! Он улыбнулся от этой мысли. А потом — возможно, из-за того, что Хрог так храпел — он не постучал в дверь сразу же, а прислонился к ней головой, да так и остался стоять, весь уйдя в свои раскаленные добела мысли. Наконец, по меньшей мере через час, он, беззвучно ступая, спустился обратно и лег рядом с Волчицей.

Она не спала. Огонек догорающей свечи еще трепетал на круглом столике.

— Кончено? — спросила она ясным голосом, голосом человека, который все это время не спал, а бодрствовал.

— Нет, — ответил он.

Она повернулась, не веря своим ушам. Герольф был не из тех, кто меняет принятое решение. Неужели у него не хватило духу убить мальчика? Она присмотрелась — ничто в его лице не говорило: я не смог… Напротив, оно дышало сдержанным торжеством, неким тайным самодовольством.

— Я придумал кое-что получше, Волчица.

— Получше?

— Да. Мы оставим ребенка себе.

Только услышав эти слова, она поняла, как страстно надеялась, сама себе в том не признаваясь, что он это скажет: оставим себе…

Она выждала несколько секунд, пока сердце не стало биться ровнее, и лишь тогда заговорила:

— Ты хорошо подумал, Волк? Если это ради меня, то не надо, прошу тебя! Это было бы ошибкой. Я знаю, как ты ненавидишь Холунда и весь его род. Ты убил отца. Уверен ли ты, что способен полюбить сына?

— При чем тут «полюбить», Волчица? Я не собираюсь растить его, как растят детей на Малой Земле, в тепле и неге. Я хочу сделать из него воина. Я хочу сделать из него самого бесстрашного и самого безжалостного из моих людей.

Она придвинулась поближе. Лоб в лоб, они были сейчас едины — одно лицо, один помысел.

— Какое это будет наслаждение, — прошептал он, — ведь он не знает, кто он, а я знаю. Ты только представь…