Семья, приютившая меня, состояла человек из тридцати. Была там родоначальница, старуха непонятно какого возраста, разбитая параличом, — они ухаживали за ней и называли ее Talynia. Остальные были ее потомки, но в степенях их родства я так и не разобрался.
Когда я более или менее оправился и плечо перестало болеть, я нарисовал в блокноте твой портрет. Не с первой, а, наверно, с двадцатой попытки, но получилось довольно похоже. Все, кроме глаз. Их и невозможно изобразить. Я показывал рисунок всем окружающим и называл твое имя: Лия. Они отрицательно мотали головой. Нет, такой девушки они не знают. Еще говорили: halyit… красивая. Мне приятно было это слышать, но что толку?
И вот я расцеловался с ними, со всеми тридцатью, и пошел в город.
Где ты, Лия? Я искал тебя по всему этому огромному городу. Десять тысяч раз я показывал людям рисунок и называл твое имя. Пять тысяч раз мне говорили «halyit», но никто тебя не знал. Меня спасало то, что я хороший столяр. Весь город лежал в развалинах, и повсюду шло строительство — люди восстанавливали свои дома или строили хоть какие-то, используя камни и доски разрушенных зданий. Мне нашлось к чему приложить пусть даже полторы руки. Я знаю всякие способы крепления, сборки, подгонки деревянных конструкций. Выполняя такие работы, я вспоминал отца, который меня всему этому научил, и мысленно благодарил его.
Я никуда не нанимался, не уговаривался о плате. Просто подходил к какой-нибудь стройке и, ничего не говоря, принимался за работу. Так я зарабатывал где миску похлебки, где пару носков, а где и монету-другую. Только три раза меня прогоняли, потому что я fetsat. Я считаю, это совсем немного, если вспомнить, чего натерпелись эти люди от наших за годы кампании. Я оставался на очередной стройке несколько дней, пока не завершал работу, потом перебирался в другой квартал. Наступила и миновала короткая весна. Как бы мне хотелось найти тебя весной! Гулять с тобой на солнышке. Видеть в его теплом свете твое лицо — и немного больше. Открытую шею, и руки выше локтя, и колени. Я ведь видел тебя только закутанную по уши на улице или, наоборот, совсем голую в хлеву у Родиона. Хотелось бы посмотреть на промежуточный вариант.
Прошло полгода, и я убедился, что в городе тебя нет. Как он ни велик, как ни многолюден, если бы ты здесь была, я бы тебя нашел. За шесть месяцев обязательно нашел бы. И я покинул город.
Я сказал себе: «Ладно, буду искать до зимы… ищу тебя до зимы, Лия… пока зима не настанет… кладу на это десять недель, ни неделей больше, а потом — домой, на Малую Землю…»
Я купил по цене конины старого больного одра, которого собирались забить на мясо. Я выхаживал его, не слишком веря в успех, и у меня оказалась легкая рука: конь оправился. Неказистый — с длинной костлявой мордой и торчащими ребрами, грязно-серой масти, шершавый какой-то. Я подумал, что мы с ним два сапога пара — двое уцелевших, чудом спасшихся. И дал ему имя Везунчик — первое, что мне пришло на ум.
Еще я купил легкие сани, чуть побольше детских салазок, и выехал из города.
Я добрался до деревни Родиона — нашей деревни. Долго искал, кружил по равнине, сбивался с пути, но в конце концов нашел. Помнишь, мы называли ее деревней-призраком — так это было ничто по сравнению с тем, какой она стала. Без Родиона и без тебя она выглядела застывшей на долгие века в холодном безмолвии. Нигде никакого движения. Я устроился на ночлег в нашем хлеву. Дверь так и стояла открытой, и все наши пожитки валялись в беспорядке, как будто ты туда даже и не заходила. Только тетрадки нашей не было. Спать на нашем матрасе без тебя было невыносимо грустно. От Везунчика тепло еле ощущалось, никакого сравнения с Факси. И не было снов и галлюцинаций Родиона, бредовые фантазии которого нас так смешили. За стенкой царило безмолвие смерти, а в моей постели без тебя — холод одиночества.
Я сходил на кладбище, на могилу Родиона, прошелся по улицам, обшарил место, откуда, насколько я запомнил, донесся до меня твой крик: «Алекс, беги!» Это последнее, что я от тебя слышал: «Алекс, беги!» Я облазил это место вдоль и поперек в поисках сам не знаю чего, какой-нибудь ничтожной мелочи, которая навела бы меня на твой след. Ничего там не было.
На следующий день я решил покинуть эту безымянную деревню и хлев, в котором столько пережил. Ты только представь: в нем я, замерзающий, вернулся к жизни; в нем узнал с тобой любовь; в нем встретил давно потерянного брата. Согласись, такие пустячки запоминаются. Размышляя, где теперь тебя искать, я попробовал поставить себя на твое место, когда ты осталась одна с Факси после моего ареста. Ты, скорее всего, отправилась бы искать деревню, откуда Родион привозил продукты. Этим я и занялся. Запряг Везунчика, и мы с ним принялись исследовать окрестности, каждый день в новом направлении, а ночевать возвращались в хлев. Третья экспедиция увенчалась успехом. Как раз вовремя — припасы у меня подходили к концу. Деревня ютилась во впадине по ту сторону леса, в трех часах ходьбы. Жителей ее — два десятка семей — мое появление ошеломило. Я показал одной из женщин рисунок. Она посмотрела и сказала: «Лия…» — и дальше какую-то длинную фразу, которую я не понял. Сердце у меня забилось быстрее. В первый раз с тех пор, как я тебя потерял, мне встретился кто-то, кто что-то о тебе знает.
— Lia boratch? — спросил я. — Лия здесь?
— Ni, — ответила женщина и указала рукой на юг, — Lia nyin… Лия в городе.
— Нет, — сказал я, — там ее нет.
Женщина развела руками. Больше она ничего не знала. Недолгая радость от того, что нашелся твой след, сменилась унынием. Меня отсылали туда, откуда я пришел и где тебя точно не было. Я остался в этой деревне еще на два дня. Как и всюду, куда заводили меня поиски, я чинил и приводил в порядок все деревянное, что нуждалось в ремонте. Заодно продолжал изучать твой язык, записывая каждое новое слово, каждый новый оборот, значение которых удавалось выяснить. Трудное это дело. Люди говорят на родном языке, не задумываясь, как он устроен. Приходится во всем этом разбираться самому. Есть какие-то маленькие слова — почти и не слова даже, на слух не всегда и заметишь, а от них меняется весь смысл. А другие — длинные, звучные, а вовсе не обязательные. Я учил язык упорно, ожесточенно. Чутье подсказывало, что это мне ох как пригодится.
А дальше началось мое безумное странствие…
Я самонадеянно вознамерился найти тебя во что бы то ни стало в этой необъятной стране, имея в качестве зацепки лишь карандашный рисунок в блокноте да три буквы твоего имени: Лия. А в качестве товарища — старого заезженного коня, не такого уж, если разобраться, везучего.
Зима, едва успели про нее забыть, вернулась, перескочив через осень, поглотив ее.
Я сказал себе: «Ну ладно, ладно… до весны, Лия… ищу тебя до весны. Кладу на это полгода… всего полгода, ни днем больше… а потом — домой, на Малую Землю…»
Я побывал в сотне погорелых деревень, которые теперь отстраивались. Каждая из них могла оказаться твоей, куда ты в конце концов вернулась. Ни одна не оказалась.
— Pedyité souss maa? Знаете эту девушку?