В общем-то, приглянувшийся еще Вернигору буерак был удивительным по красоте уголком природы, ни в чем не уступающим месту, где коротал свои годы сам Островид. Но даже в только что построенном доме новоселам сыщется столько работы, что голова кругом идет, а тут – совершенно дикий овраг? Поэтому работали все не покладая рук.
Перво-наперво в относительно плешивом месте построили вместительный шалаш. Ночи в степи не то чтоб холодные, но роса порой выпадает такая, что к утру сухой нитки на теле не остается… А это значит – продрогнуть и подхватить лихорадку.
Потом, чтоб избавиться от всевозможных нежелательных и, особенно, ползающих соседей – несколько дней прореживали и выжигали сухой кустарник, коим порос полуденный склон. Одновременно отрубали и складывали отдельно толстые ветки и побеги, запасая топливо для костра. Правда, этой изнурительной и нуднейшей работой под началом старшей из сестер Руты занимались только пленницы, а Владивой почти все время проводил за охотой. Поскольку, хоть зайцы и попадались в расставленные силки с завидной регулярностью, насытиться двумя-тремя тушками еще не вошедших в тело косых пятерым людям было трудновато. Да и те же силки бывшему барону приходилось ставить все дальше и дальше от буерака, так как доносящийся из него запах гари быстро распугал в округе всех животных. И если Владивой не желал смириться с подстреленной парочкой дроф, а непременно хотел убить хотя бы антилопу, то вынужден был отъезжать от заимки на несколько верст.
Вот в таких путешествиях, оставаясь в полном одиночестве, рыцарь и научился вести длинные разговоры с самим собой. Понимая, что время, отпущенное ему Островидом и харцызами для принятия окончательного решения, неуклонно иссякает. А решения-то и не было. Зато сомнений – хоть отбавляй.
Высиживая в засаде дичь, несясь по степи наперегонки с ветром, жадно вдыхая ароматы перестоянных трав, Владивой чувствовал, что именно такой жизни хотел всегда. Он уже начал понимать степняков, выбравших эту ширь взамен тесных городских стен. Только здесь воин может в полную меру проявить собственную удаль и насытиться будоражащим кровь ощущением опасности. Встав ногами в седло и осматривая ничуть не ставшими от этого ближе бесконечные дали, рыцарь вспоминал слова отшельника, и его желание возглавить единственную силу, существующую на этих просторах, становилось фактически неодолимым. Тогда он срывал лошадь вскачь и, выкрикивая что-то восторженное и несуразное, носился по степи, не выбирая ни дороги, ни цели.
Но стоило Владивою вернуться довольным и утомленным с удачной охоты в постепенно приобретающий вид человеческого жилья буерак, увидеть улыбки на приветливых девичьих лицах, дождавшихся возвращения своего, пусть навязанного силой, но доброго и заботливого мужчину, как решимость немедленно приступить к ритуальному поединку незаметно блекла. А после сытного ужина, во время отдыха в нежностях хохотушки Руты или полногрудой Дарены, желание что-либо менять в этой жизни вообще пряталось куда-то вглубь, до очередного случая. Слишком уж хорошо и покойно было ему здесь. Как никогда прежде, за все три десятка прожитых лет. И Владивой снова не мог определить, стоит ли ему отказываться от подаренной судьбой безмятежности во имя достижения грандиозной, но трудно достижимой цели? Разум пытался подсказывать бывшему барону, что выбор второго пути не запрещает пользоваться уже приобретенными благами, но кто и когда прислушивался к голосу разума? Тем более – собственного…
После позднего ужина, когда в буераке стемнело настолько, что, отойдя пару шагов от огня, не разглядеть собственной руки, несмотря на то, что погожее небо густо усеяли звезды, Владивой, по обыкновению, сидел возле едва тлеющего, но все еще дышащего жаром кострища и размышлял. Чтоб не мешать своему мужчине и хозяину, у другого огня, разведенного ближе к шалашу, девушки ощипывали подстреленных ныне дроф и тихо мурлыкали какую-то бесконечную песню. Скорее всего, о грустной женской доле – какие обычно поют и на последнем девичнике, и вместо колыбельной, и под настроение, и просто так, когда говорить не о чем, а молча сидеть неохота…
Темный мужской силуэт, возникший на грани восприятия глаз, деликатно кашлянул и поздоровался.
– Вечер добрый, хозяин. Разреши у огонька погреться…
Голос у незнакомца был под стать ночи, тихий, но каждое слово звучало так четко, будто произносилось прямо в голове Владивоя.
– Подходи, путник. Садись. Места не жалко. Хочешь чего-нибудь с дороги? Воды или мяса? Хлеба и вина у нас нет. Уж не обессудь.
– Благодарствую, – ответствовал незнакомец и подошел ближе к костру. На вид обычный человек, каких в городах тьма. Особенно за торговыми прилавками. Сам невысокого роста, худощавый, лицом невнятный, опрятно, но небогато одетый. И только глаза мужчины, будто подсвеченные каким-то внутренним огнем, выделялись на его слишком уж простоватом лице. С таким лицом хорошо на ярмарке кости метать, никто в жульничестве не заподозрит. Вот только взгляд подводит. Очень сильно подводит. Люди с такими глазами либо сами на костер всходят, либо подносят факел к поленнице, сложенной под другими. – Не стоит беспокоиться.
Незнакомец присел по другую сторону кострища и подбросил на угли несколько веток. Уже засыпающий огонь радостно набросился на неожиданную подачку, и его яркие языки вновь спрятали облик гостя от более пристального внимания.
– Негоже отказываться… – продолжал настаивать Владивой. – Гость, брезгующий угощением, с добрыми намерениями не приходит.
– Традиции, условности, суеверия… – пробурчал тот. – Сам недавно по поводу знамений и прочих глупостей разорялся, а туда же… Ладно, коли так вопрос ставишь, воды вели принести. Но тогда уж, господин барон, не удивляйся тому, что сейчас увидишь.
– Рута, принеси воды! – тотчас велел Владивой.
– Сейчас, господин… – отозвалась девушка и поспешно подбежала на зов, неся в руках кувшин с водой. И совершенно не обращая внимания на вольготно рассевшегося гостя, протянула кувшин Владивою.
– Не мне, – отмахнулся тот.
– А кому? – удивилась Рута, недоуменно озираясь вокруг.
Владивой молча указал рукой перед собой, но девушка лишь растерянно взглянула на него.
– Огонь залить? Так он и так почти прогорел, сейчас потухнет…
Тут рыцарь начал догадываться.
– Ладно. Ступай. Кувшин оставь…
Зная, что у подвыпивших мужчин иногда бывают разные причуды, Рута поставила кувшин рядом с Владивоем и удалилась, удивляясь лишь тому, что не учуяла от рыцаря характерного запаха вина.
А Владивой поднялся, обошел вокруг неподвижно сидящего незнакомца и вернулся на свое место.
– И что же ты такое? – слегка напряженным голосом спросил рыцарь. – Если никто кроме меня тебя не видит, и тени ты не отбрасываешь, и огонь сквозь тебя просвечивает?
– Меня по-разному кличут, – неспешно ответил тот. – Харцызы – Чернобогом величают, или попросту – Черным. А в Зелен-Логе и Оплоте, если б веровали хоть во что-нибудь, кроме Спасителя, наверное, обозвали бы слугой Хаоса. Или Артасом, или – еще как-то. Люди вообще горазды ярлыки на все вешать. Разговор у меня к тебе, барон, серьезный. Можем очень даже помочь друг другу.