– Но что ты медучилище закончил – это, Сенька, умно. Хоть зарплата теперь побольше.
Впрочем, платили у них, что санитару, что среднему медперсоналу, копейки. Сеня в больнице не за деньги работал. Когда совсем молодым был, искренне гордился, что дано ему людям служить, облегчать их страдания. С годами благородная составляющая поистерлась, померкла. Но интерес к медицине – постоянный, жгучий – остался.
И особенно Сеня обожал случаи загадочные, клинические картины – непредсказуемые. Когда очевидно обреченные пациенты вопреки всем прогнозам и диагнозам исцелялись. А крепкие-здоровые умирали от пустяка.
Вон, сегодня опять привезли: молодой еще парень, тридцати нет. По симптомам – типичный кишечный грипп: боли в желудке, рвота и прочие радости. Температура, правда, нормальная.
Сеня, когда пациента принимал, еще удивился: с чего «Скорая» его в больницу-то потащила?
Но измерил давление – девяносто на сорок, низковато.
Посчитал пульс, еще больше нахмурился: брадикардия сильнейшая.
Да и плохело парню на глазах: лоб в поту, зрачки расширенные, реакции замедленные.
Кинулся к шефу, Михалычу:
– На отравление похоже!
Тот хмыкнул:
– Опять ты детективы разводишь!
Впрочем, пациента осмотрел тщательно. Согласился, что с таким пульсом – только в реанимацию. Назначил атропин, дофамин. Медбрату велел глаз с парня не спускать. Сеня от койки больного не отходил. А того корежило – смотреть страшно.
– Клиническая картина на чемерицу похоже, – предположил медбрат.
Настойка чемерицы у них в Энске бич. Считается в народе, будто это лучшее средство от алкоголизма. Жены или матери подмешивают в питье пьяницы (незаметно для него) и вместо пользы людей травят. В прошлом году двадцать прецедентов, из них семь – с летальным исходом.
– Да ладно, – хмыкнул Михалыч. – Парень на алкаша не похож. К тому ж, сразу видно, богатый. Такие, если запьют, не чемерицей – в дорогих наркологических клиниках лечатся.
Но Сеня за собственную версию горой. И когда медсестрички сказали, что дама сердца пациента явилась, в реанимацию рвется – сам к ней вышел. Обычно родственничков стоит слегка припугнуть, тут же признаются про свою самодеятельность.
…А едва увидал женщину – встревоженную, лицо бледное, глаза заплаканы, – сердце чаще забилось. Сразу вспомнил, что уже видел ее. Здесь же, под дверью реанимации. Ну, конечно! Лет восемь тому назад! Мужа потеряла. Михалыч тогда не сомневался: панкреатит. Сеня же заподозрил: что-то темнит красотка. Не панкреатит – отравила она мужа!
Мадам, впрочем, его не узнала. Кинулась, тревожно вымолвила:
– Дима! Дима Коростелев, как он?..
– Это ваш супруг? – осторожно поинтересовался Сеня.
– Ах, ну, какая разница! – досадливо отмахнулась она.
Что ж. Сеня честно отчитался ей о тяжелом состоянии больного. И что диагноз «кишечный грипп» снят, подозревают отравление неустановленным веществом. Деньги, что она совала, решительно отклонил. А едва ее спровадил, тут же бросился к Михалычу. Тут не безобидной – относительно – чемерицей пахнет, чем похуже! Нужно кровь на анализ брать, и немедленно! Пусть врач только попробует отказать!
* * *
Адель вернулась домой поздно – и совершенно убитая.
Состояние Димы оставалось тяжелым.
Пожилой доктор Евгений Михайлович (она давала ему деньги, еще когда в больницу попал ее первый муж) говорил с ней хмуро. И очень подробно расспрашивал, где Дима вчера ужинал. Где и чем сегодня завтракал и обедал. Что конкретно ел. Кто еду готовил и подавал?
Адель, конечно же, сразу спросила:
– Вы подозреваете, что его отравили?
Однако хирург открестился:
– Пока ничего сказать не могу. Анализы не готовы. А рвота, брадикардия и пониженное давление – симптомы множества болезней.
Но когда женщина попыталась сунуть ему, по традиции, материальную помощь – конверт категорически отверг. Хотя прежде – она прекрасно помнила! – незыблемыми моральными принципами не отличался.
И Адель совсем разнервничалась. Что делать? Куда бежать?
К Данилову? В милицию?
Но если она правильно прочитала на хмуром лице врача – в отравлении Димы медики подозревают ее саму!
Что ж. Завтракали они действительно вместе.
А приготовила и подавала еду тетя Нина.
* * *
Когда Адель вернулась домой, сын давно уже спал.
Тетя Нина выразительно взглянула на часы, пробурчала:
– За полночь уже. Как мне домой теперь добираться?
Ведет себя – будто совершенно ничего не случилось.
Вообще-то Адель никак не собиралась заводить разговор немедленно. Не девочка уже чтоб совершать спонтанные, необдуманные поступки. Прежде подготовиться надо. План составить…
Однако что-то вдруг надломилось в ней сегодня. Не размышляя, не просчитывая последствия, вдруг выпалила:
– Димка в больнице. Вы знаете?!
– В больнице? – Домработница захлопала глазами. – С чего вдруг? С утра вроде здоров был.
– С утра до завтрака был здоров, – сузила глаза Адель. – А сейчас в реанимации. Состояние тяжелое. Врачи говорят: отравили его.
– К-как отравили? Ч-чем? – растерянно молвила тетя Нина.
– Ну, это уж тебе видней, – приложила хозяйка.
– Адель, деточка. – Женщина смертельно побледнела. – Ты что ж такое говоришь?
– Тот же яд использовала, что для Фрица? Или другой?
– Что-о? – Тетя Нина дернулась, закаменела лицом.
«Ведь никаких у меня доказательств! Вообще никаких!!» – внутренне ахнула Адель.
Тем более ужинал Дима не дома. Обедал сегодня – тоже.
Однако пока ехала в совершенно растрепанных чувствах из больницы домой – пришла Адели в голову одна идея. Не с Димой связана – но с Фрицем. Она ведь день его смерти вспоминала миллион раз. Но только сегодня вдруг поняла: что в том дне – дне смерти мужа – было странного. Что ее все время беспокоило, царапало.
Домработница уперла руки в боки. Взглянула на хозяйку презрительно, с вызовом:
– Адель, ты что, пьяная? Чего несешь-то?!
– Помолчи и послушай, – оборвала Адель. – Я вспомнила все. Про тот день, когда Фриц умер. Помнишь, я ампулу из-под инсулина достала из мусорки? Тогда не поняла – а сейчас дошло. Фриц – хотя на уколах всю жизнь – ампулы открывал неумело. Как все мужчины, если они не врачи, конечно. Никогда не обращала внимания? Пилит, пилит ее минут пять – срез потом весь искромсан. А та ампулка, что я из мусора достала, открыта была аккуратно. Как только женщины умеют. Как ты умеешь. Словно по линеечке. Помнишь, однажды ты антибиотики мне колола – я еще тогда заметила: как ловко у тебя выходит. Спросила: что ли, в медицинском училась? А ты ответила – рука легкая.