– Ты, наверное, шутишь, Ник? – спросила она.
– Ничего я не шучу, – ответил я. – Мама ждет, страшно хочет тебя видеть.
– Но я хочу домой, – заупрямилась Клаудия. – Хочу лечь в свою постель.
– Как я смогу присматривать за тобой, если завтра мне на работу?
– А как, скажи на милость, – язвительно спросила она, – ты собираешься ездить на работу из Челтенхема? – И, насмешливо фыркнув, она добавила: – Перестань, Ник. Пожалуйста, поедем домой!
Что я мог на это сказать? Ведь не говорить же ей, что нас вполне могут прикончить на пороге собственного дома. Да она наверняка просто не поверит.
Я был убежден: Личфилд-гроув – место для нас слишком опасное. И мне ни в коем случае не хотелось подвергать свою невесту хотя бы малейшему риску. Прошлый раз мне повезло, можно даже сказать, очень повезло. Я вовремя заметил убийцу и улепетывал от него, как ветер. Но Клаудия не сможет бегать после операции, с двумя надрезами на стенке брюшной полости. Да и кто сказал, что мне снова повезет?
А чтобы выжить, должно везти всякий раз.
А потому лучше оставаться как можно дальше от убийцы, в том месте, где он не сможет нас найти. Чтобы его везенье кончилось.
И я твердо решил, что о возвращении на Личфилд-гроув не может быть и речи.
– Мама страшно соскучилась, – сказал я. – Да и тебе самой пойдет только на пользу побыть с ней после операции.
– Да, – ответила она. – Но это вовсе не означает, что мы должны ехать к ней прямо из больницы.
– Ну, будет тебе, дорогая, – взмолился я. – Если твоя мама была бы жива, мы бы могли поехать к ней.
То был удар ниже пояса, а Клаудия пребывала не в том состоянии, чтобы его выдержать.
Мы крайне редко говорили о родителях Клаудии. Они бросили ее, когда девочке было восемь, отвезли пожить к бабушке, да так никогда за ней и не вернулись. Их «Форд Эскорт» слетел с дороги в Бичи-Хед, сорвался с обрыва и упал на галечный пляж с высоты около пятисот футов.
Дознаватели вынесли вердикт – несчастный случай, а не самоубийство. Причем даже не стали выяснять, кто в момент аварии находился за рулем, исправна ли была машина. Но как бы там ни было, Клаудия проклинала их обоих за то, что они оставили ее в этом мире одну-одинешеньку.
«Вполне вероятно, – думал я, – что то была истинная причина, по которой она писала столь мрачные, даже жутковатые картины», – но эту тему я затрагивал редко. А если и затрагивал, то с осторожностью и тактом.
– Знаешь, это нечестно, Ник, – сердито огрызнулась она.
– Прости, – сказал я. – Но мне хотелось бы, чтоб прямо отсюда мы поехали к маме.
– А как же мои вещи? – спросила Клаудия.
– У тебя здесь с собой всего полно, – вывернулся я. – А вчера я забрал из дома еще несколько вещичек.
– Но я не могу ехать к твоей маме ненакрашенной, – то был последний ее довод.
– Я и косметичку твою прихватил, – заметил я не без торжества в голосе.
И мы отправились к моей матери, но прежде я допустил еще одну промашку, упомянул о взятой напрокат машине.
– А почему не на нашем «Мерседесе»? – сердито спросила Клаудия.
– Подумал, что после операции тебе нужно разместиться с большим комфортом, – ответил я, так и излучая заботу и доброту. – В нашем «SLK» на пассажирском сиденье все же тесновато.
«И опасно», – добавил я про себя.
Агент из сервиса «Герц – машины напрокат» пытался уговорить меня взять «автомобиль недели», ярко-желтый «Ауди» с откидным верхом и сияющими хромом колесными дисками.
– Вам очень подойдет, сэр, – напористо твердил он. – Ваш цвет. Сразу бросается в глаза. Сразу видно, что человек хочет заявить о себе.
Но вместо этого я предпочел стандартный внедорожник, четырехдверку с темно-синим салоном, скоростной, но не бросающийся в глаза. Мне нужно было слиться с местностью, а не бросаться в глаза.
И заявлять о себе я собирался совсем по-другому.
Я сказал Клаудии, что моя мама очень ждет нас, хочет, чтоб мы у нее погостили. И не покривил душой. Она согласилась принять нас, но только после того, как я отговорил ее от поездки в деревню на заседание исторического общества, куда она отправлялась днем по средам.
– Послушай, мам, – сказал я в телефонную трубку, разбудив ее без десяти семь утра. – Нам с Клаудией нужно отсидеться где-нибудь несколько дней.
– А что случилось, дорогой? – спросила она. – И почему вдруг такая срочность? Может, приедете завтра?
– Ну, пожалуйста, мам!.. – протянул я тоном семилетнего ребенка, уговаривающего родителей купить ему долгожданную игрушку.
– Ну, хорошо, ладно, – сказала она. – Все равно мне придется поехать и купить продукты. И еще мне страшно не хочется подводить других.
– Они поймут, – сказал я. – Скажи им, что к тебе приезжает сын познакомить с невестой.
На несколько секунд она лишилась дара речи. Я терпеливо ждал.
– О, дорогой, – пробормотала она дрожащим от волнения голосом. – Это правда или ты просто так сказал?
– Это правда, – ответил я.
Едва успели мы свернуть на дорожку к ее дому, как мама выбежала встречать нас, в слезах и почти неспособная произнести и слова от счастья. И обняла Клаудию крепко-крепко, как никогда раньше.
– Что это ты ей такое сказал? – шепотом спросила меня Клаудия, когда мы вошли в дом.
– Сказал, что мы помолвлены, – ответил я. – Мы ведь с тобой теперь помолвлены, верно?
– Да, – с улыбкой сказала она. – Конечно, помолвлены. Но ты наверняка сказал ей что-то еще. Она знает о раке?
– Нет, – ответил я. – Это ты должна решить, говорить ей или нет.
– Думаю, что нет, – пробормотала она. – Во всяком случае, пока.
Вот и хорошо.
И мы прошли в просторную кухню – она же столовая и гостиная, и Клаудия сразу опустилась в кресло.
– Что случилось, дорогая? – сразу всполошилась мама. – У тебя что-то болит?
– Болит, Дороти, – призналась Клаудия. – Мне только что сделали операцию. На грыже. Но ничего страшного, скоро оклемаюсь.
– О, бог ты мой, – засуетилась мама. – Тогда тебе лучше прилечь на диван, вот тут.
И она запорхала, засуетилась вокруг будущей невестки, точно курица вокруг целого выводка цыплят, и вскоре Клаудия уже лежала на обитом ситцем диване с горой подушек, подоткнутых под спину.
– Ну, вот, – сказала мама и отступила на шаг, точно любуясь делом рук своих. – А как насчет чашечки горячего чая?
– С удовольствием, – ответила Клаудия и незаметно подмигнула мне.
Я оставил женщин – пусть себе и дальше укрепляют родственные взаимоотношения – и поднялся с сумками наверх, в гостевую спальню, по узкой винтовой лестнице.