Эта же вырвавшаяся на свободу лошадь галопировала по беговой дорожке и попыталась повернуть на девяносто градусов, видимо возжелав вернуться на парадный круг. Комбинация резкого поворота и инерции быстро движущегося тела плюс еще мокрая поверхность сыграли с ней злую шутку. Ноги у несчастной заскользили, разъехались, и она упала, сбив белое пластиковое ограждение. А потом ее понесло прямо на нас, на спине, она бешено брыкала ногами в воздухе, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться и снова встать.
Мои «телохранители» чисто инстинктивно отступили, уворачиваясь от мелькающих в воздухе копыт, и ослабили хватку, чем я не преминул воспользоваться. Вырвался и шагнул вперед, а затем ухватил лошадь за поводья. И одним махом, как только лошадь вскочила на ноги, взлетел в седло.
Я долго не раздумывал. Пришпорил удивленную лошадку каблуками, и мы понеслись обратно, туда, откуда она прискакала, через дорожку к ипподрому.
– Эй, стой! – размахивая руками и преградив мне путь, крикнул какой-то работник ипподрома. Я обернулся. Громилы бросились за мной вдогонку, один полез в карман. За пистолетом, за чем же еще, и ослу понятно.
Человек, пытавшийся остановить меня, лишь в последнюю секунду понял, что останавливаться я не собираюсь, и отскочил в сторону. Я снова пришпорил лошадь и низко пригнулся к гриве скакуна, не желая стать мишенью.
Теперь я смотрел только вперед. Последний сегодняшний забег еще не закончился, так что на беговой дорожке мне будет безопаснее всего. Еще один распорядитель заметил лошадь, несущуюся прямо на него, и судорожно ухватился за подвижную перекладину, стремясь преградить нам путь уже в конце дорожки.
Но я останавливаться не собирался. Остановиться – значило умереть, а я дал себе обещание, что по крайней мере сегодня этого со мной не случится.
Способов общения с лошадью у наездника множество. Можно натягивать поводья, оба или одно, можно понукать возгласами или пришпориванием – это простые и самые распространенные. Но наиболее тесная связь между лошадью и жокеем передается с помощью смещения веса. Если сдвинуться к хвосту, лошадь замедлит бег и остановится, а вот если перенести вес вперед, к шее, та же лошадь помчится, как ветер.
Я вставил ноги в стремена, привстал, натянул поводья и начал сползать вперед, к холке скакуна. Животное прекрасно поняло мой посыл: вперед и только вперед! Скакать на лошади – это все равно что ездить на велосипеде, однажды приобретенное умение никогда не забывается.
Мы приближались к ипподромной дорожке, и я не собирался сбрасывать скорость. Напротив, только ускорялся. Еще несколько раз пришпорил лошадь каблуками. Лошадь получила новый посыл – вполне недвусмысленный – и знала, что делать. Я снова слегка сместился к холке, попросил своего скакуна прибавить ходу и прыгнуть, причем прыгнуть высоко.
И мы перелетели через ограждение, взяли препятствие, что называется «с запасом», и у распорядителя хватило ума отпрянуть в сторону.
Лошадь слегка споткнулась при приземлении, едва не рухнула на колени, в какой-то момент я даже испугался – вдруг упадет, – но тут я резко натянул поводья, и она обрела равновесие.
Куда теперь? Налево или направо?
Налево, решил я, натянул поводья в нужную сторону, уводя лошадь от трибун к безопасному открытому пространству ипподрома.
Другие лошади мчались по финишной прямой на меня, и я свернул, стараясь избежать столкновения и свалки.
Мой скакун пытался повернуть обратно, хотел бежать вместе с остальными, но я отвел его и заставил пуститься галопом к дальнему концу финишной прямой, ни разу не остановившись и не оглянувшись.
Сумерки сгустились, так что трудно было сказать, продолжают ли преследование те двое громил, подручные Шеннингтона. Но был уверен, что они не отказались от этой затеи и что, возможно, виконт к ним присоединился. Теперь он особенно заинтересован в том, чтобы убрать меня со сцены действия, причем как можно быстрее.
Я снова повернул, и мой скакун двинулся вверх по холму, самой удаленной от беговых дорожек, трибун и прочих сооружений точке.
Что же теперь?
На парковке у ипподрома меня ждет неприметная темно-синяя машина. Но вот проблема: ключи от нее вместе с мобильником и бумажником остались в кармане плаща, который я, не думая ни о чем плохом, повесил на крючок у двери в ложе Шеннингтона.
Затем я заметил, как из-за изгороди, неподалеку от того места, где я вырвался на беговую дорожку, выехал автомобиль. Мигая фарами, он неспешно продвигался по траве в том направлении, откуда я пришел.
Вот еще один автомобиль выехал на траву, но двинулся в противоположном направлении.
Обе машины двигались неспешно, объезжая территорию по кругу.
Но кто там, в этих машинах? Шеннингтон со своими громилами, или же полиция, или сотрудники охраны ипподрома? «Наверное, – подумал я, – тренер лошади, на которой я сейчас скачу, был далеко не в восторге, обнаружив, что скакуна его увели и что он бегает сейчас где-то в темноте».
Одно я знал точно: мне никак нельзя оставаться на одном месте. Иначе меня рано или поздно заметят и схватят. И я вовсе не собирался слишком близко подпускать к себе эти машины, по крайней мере, до тех пор, пока не буду твердо уверен, что Шеннингтона с громилами в них нет.
В отличие от американских ипподромов беговая дорожка в Челтенхеме представляет собой не простой овал, но две отдельные дорожки, как бы перехлестывающие друг друга, с дополнительной петлей на конце одной из них. Центральная часть использовалась для скачек по пересеченной местности. Так что этим двум машинам вряд ли удастся загнать меня в угол. Разве только я допущу небрежность, но на сегодня, твердо решил я, с меня небрежностей хватит.
Я выждал, следя за тем, по какой части дорожки двинется одна из машин, и, дождавшись, двинулся на лошади по другой. К этому времени уже окончательно стемнело, и люди, сидевшие в машинах, никак не могли меня увидеть, если, конечно, я не попаду в свет фар.
Затем я вдруг с неудовольствием заметил, что на ипподром выехали еще три автомобиля, два направились прямехонько ко мне, третий начал объезжать петлю против часовой стрелки. Что еще хуже, в свете их фар я разглядел фигуры людей, выстроившихся цепочкой в центре трека, они начали обходить поле в поисках лошади или меня.
Нет, вряд ли это люди Шеннингтона. Наверное, все они, по большей части, хорошие ребята, кавалерия, примчавшаяся мне на помощь. Но как знать? Я просто не мог позволить себе ошибиться.
Я решил, что теперешняя моя позиция безнадежна и что это только вопрос времени, когда меня заметит кто-то из людей, сидящих в машинах, или тех, кто продвигается пешком. Я тронул лошадь, она послушно засеменила к самому краю территории ипподрома. Я высматривал выход, но кругом, насколько хватало глаз, тянулась металлическая сетчатая ограда высотой футов в пять, не меньше, призванная не пускать на ипподром безбилетников.
«Наверное, – подумал я, – мне следует привязать лошадь к изгороди и попробовать перелезть через нее». Но тогда брошенная лошадь укажет преследователям место, откуда я бежал, а я до сих пор опасался, что Шеннингтон и его громилы висят у меня на хвосте. Да и потом верхом на лошади все же безопаснее, ведь так я запросто могу обогнать пеших преследователей, и неважно, есть у них пушки или нет.