– Спасибо. Хочешь, чтобы Санта добавил мне в супчик какой-нибудь отравы?
– Боишься его?
– Это провокация…
Глория опустила глаза, стала серьезной.
– Предупреди Симу, чтобы была осторожней. Танец на диске несет в себе смерть.
– Смерть? Чью? Только не говори, что пророка. Оленин – шарлатан, а не мессия.
– Не спеши клеить ему ярлык шарлатана. Он хороший психоаналитик.
– Ему самому лечиться пора.
Глория чувствовала, что между убийствами и танцем существует связь. Нити, которыми вытканы узоры судьбы, порой тянутся издалека. Туда не просто заглянуть.
– Сима считает тебя пациентом? – спросила она.
– Конечно.
– Значит, пришло время раскрыть себя. Ассистентке, а не доктору! Поговори с ней… может, всплывет что-нибудь интересное.
– Вряд ли девушка согласится молчать. Едва за мной закроется дверь, она тут же все доложит «душке» Оленину.
– Скажи, что конфиденциальность в ее интересах… Ты же у нас неотразимый красавец и дамский угодник.
– Она втрескалась в этого эскулапа по уши! – с досадой произнес начальник охраны.
– Придумай убедительный довод.
Лавров скорчил скептическую гримасу. Влюбленная барышня – это ходячая катастрофа.
– А влюбленный мужчина?
Глория каким-то образом поймала его мысль. И заставила покраснеть. Вероятно, он глупо выглядит. Именно это она имеет в виду. Черт…
– Ты подозреваешь Айгюль? – спросил он, чтобы сгладить неловкость.
– Не мешало бы ее найти…
– Как? Без настоящего имени, без адреса, даже без телефона?
– Возможно, она придет на сеанс.
– Ты говорила, что Айгюль уехала на отдых…
– Говорила. Но жизнь не стоит на месте. Не навек же она уехала? Я вообще сомневаюсь, что Айгюль покинула город. Она в Москве.
– Откуда такая уверенность?
– Чувствую.
«По поводу Оленина она не ошиблась, – подумал Лавров. – Не ошибается и сейчас. Айгюль неспроста оставила диск в приемной. У нее есть план, и она следует этому плану. Каким будет ее следующий шаг?»
– Она должна появиться, – сказала Глория, словно отвечая ему.
Свет лампы падал на ее лицо, как на картинах старых мастеров, делая каждую подробность, каждую линию будто очерченной огненной кистью. Лавров залюбовался. Глория могла бы послужить моделью для самого Рембрандта…
«Что мы все о других да о других? – чуть не вырвалось у него. – Разве у нас нет более важной темы для беседы?»
– Тебе идет красный цвет, – заметил он. – Это для гостя? Кстати, что за чудак к тебе прикатил? Он назвал себя джинном, или я ослышался?
– Это знакомый Агафона, – шепотом ответила она. – Я сама первый раз его вижу.
– Вы меня разводите… – недоверчиво ухмыльнулся Лавров.
– Зачем?
– От скуки.
Она промолчала, не считая нужным оправдываться.
– Судя по его тачке, он крутой перец, – не унимался начальник охраны. – Оригинал! Вырядился попугаем! В таком прикиде на цирковой арене показаться не стыдно. О хлебе насущном ему думать не приходится. Как и тебе. Вот вы другим мозги и парите.
– Не люблю жаргона…
– Уши режет? С каких пор?
– С недавних. В моей жизни кое-что изменилось, если ты заметил.
– Еще бы не заметить! – все сильнее распалялся Лавров.
Он не понимал, что его больше взбесило – глупый розыгрыш богатых бездельников или собственная зависимость от этой женщины, которая использует его самым беззастенчивым образом. Позволяет себе потешаться над ним.
– Тише, – прошептала она, указывая на дверь. – У него тонкий слух…
Москва
– Еще двойной виски, – сказал Мохов официантке, уже плохо ворочая языком.
– Может, хватит? – рассердился Карташин. – У меня клуб, а не забегаловка. Напьешься, дебоширить начнешь. Иди отсюда! – прикрикнул он на официантку. – Вытаращилась!
Девушка послушно исчезла.
– Дрессируешь ты их, что ли? Как зверей, – осклабился Мохов.
– Не твое дело…
– Угораздило тебя засветиться, Олежек. Если бы не ты, сыскарь бы на нас нипочем не вышел.
– Ты тоже хорош! Отметелил доктора, и молчок. Почему мне не сказал?
– Зачем? Меньше знаешь – крепче спишь, братуха.
– Он мою машину засек у офиса Оленина. Не поленился, пробил номера.
– Ищейка! – отозвался Мохов. – У них нюх, как у борзых на дичь. Небось ты его ко мне и привел на хвосте.
– Я в разведшколе не обучался.
– А жаль… Интересно, кто его нанял?
– Ну не я же!
– Ясно, что не ты. Кому понадобилось пускать его по нашему следу?
– Почему именно по нашему? – напрягся Карташин.
– Может, ему доктор платит, чтобы он его охранял?
– Не похоже…
– Сима твоя не могла в ментовку стукануть?
– О чем? Она ничего не знает.
– А ей и знать не надо. Напугал ты ее, перестарался! Бабы – они трусихи…
– Сам же советовал нагнать страху.
– Ну, советовал… – мрачно признал Мохов. – Потому что дурак, блин.
Он покусывал губу, глядя на пустой бокал из-под виски. Музыканты играли блюз, и Мохов вспомнил, как они танцевали с Маринкой на дискотеке, как он прижимал к себе ее теплое тело… и ощущал стук ее сердца…
– Кто-то звонил Симе с угрозами, – сказал Карташин. – Она решила, что это я, набросилась на меня… чуть по морде не заехала.
– Кто? – очнулся Мохов.
– Сима! Ты не понял?
– Я не звонил…
– Ой, Моха, не выпендривайся. Мы оба лоханулись.
– Да не звонил я, мамой клянусь… Слушай, давай выпьем, а?
– Нет, Моха. Нам трезвые головы нужны.
– Вот ты не пил, а бредишь, – зло вымолвил тот. – Не звонил я твоей Симе! Доктору надавал по шее, не отрицаю. Захочу – еще раз надаю! Мариша в земле гниет, а он, собака, ходит, дышит, бабло зашибает, телок тискает… Я когда о нем думаю, зубы в порошок стираю. Он сдохнуть должен! Понимаешь? Я ему так и пожелал: «Сдохни!» Пусть каждый день просыпается и засыпает с этой мыслью.
– А ты расслабься… забей. Марину все равно не вернешь, а сам сядешь.
– Че ты меня лечишь, братуха?
– Как был ты дворовой шпаной, так и остался… – с досадой процедил Карташин.