– Вот, камеру привел, – сказал Аркадьич капитану и приклеился глазами к трупу.
– Хорошо. – Капитан был лаконичен. Но, увидев меня, разразился более пространной тирадой:
– Вам бы не стоило приходить сюда, девушка.
– Я не девушка, а режиссер съемочной группы, – решилась стойко придерживаться выбранной линии поведения.
– Здесь режиссировать нечего. – Капитан едва сдерживал ярость.
Я сочла за лучшее не вступать в дискуссии и промолчала.
Случившееся произвело на всех удручающее впечатление. Говорил только капитан. Вернее – кричал. Иначе расслышать друг друга было невозможно.
– Ну, что скажете, доктор? – обратился он к братку, возившемуся возле трупа.
Старпом Вася лежал возле одного из работающих двигателей лицом вниз, широко раскинув руки. Одежда его была изорвана во многих местах: должно быть, падая, он немилосердно бился о клапаны, трубы и арматуру, паутиной опоясывающие все машинное отделение. А стопы старпома были неестественно выгнуты, да и само тело, набитое раздробленными костями, больше напоминало желе. Именно так выглядят люди, упавшие с приличной высоты. Мой вгиковский друг Иван, когда-то давно выпавший из окна общежития, лежал в точно такой же позе. Тогда, много лет назад, при виде его тела я не испытала ничего, кроме исступляющей, разрывающей голову боли. Теперь же мной овладел страх.
Страх – и больше никаких эмоций.
Чтобы хоть как-то заглушить его, я придвинулась к губернатору и тихонько спросила его:
– Кто этот парень?
– Старпом, – так же тихонько пояснил Николай Иванович. – Черт возьми, замечательно начинается путешествие… Это дурной знак… Очень дурной. Не знаю даже, что делать…
– Да нет же, я знаю, что это старпом. Я имею в виду парня, которого капитан назвал доктором…
Губернатор обернулся и укоризненно посмотрел на меня: надо же, какая железобетонная дамочка, эмансипированная сучка без сердца, продвинутая потаскушка без капли сострадания, ты бы еще спросила, какой марки часы болтаются на запястье у трупа…
Черт возьми, почему же меня так интересует этот ярко выраженный браток, почему я цепляюсь за самые нелепые детали, например, за развязанный шнурок правого ботинка старпома? За аккуратную заплатку на его кителе, у накладного кармана, почему я раньше этого не замечала? Должно быть, старпом Вася Митько, перед тем как стать шантажистом, вполне удачно штопал себе носки…
– Этот парень, – тупо повторила я, – кто он?
– Говорят, крупный нейрохирург. Возглавляет клинику где-то под Питером…
Надо же, крупный нейрохирург. Он крупный нейрохирург, а ты, Ева, совершенно хреновый психолог, бездарный последователь теории Ломброзо! Принять уважаемого человека, почти медицинское светило, за бандита с большой дороги, за рэкетира со стажем, за владельца привокзального стриптиз-бара и банальной “Моторолы”! Нет тебе прощения, Ева!.. Интересно, кем же тогда окажется второй браток – специалистом по коронарному шунтированию или профессором-ортопедом?..
– Что скажете, доктор? – снова повторил капитан.
– Что тут скажешь! – Доктор поднял голову. – Я ведь не судмедэксперт. Могу только констатировать смерть…
– Подождите, доктор. – Капитан обратился к Вадику. – Вы пока снимайте все, что говорит доктор, и… Само тело тоже снимите. Чтобы все было зафиксировано. Сами понимаете, что оставлять здесь тело надолго нельзя. Кассету потом отдадите мне. Все ясно?
– Вполне, капитан. – Вадик тотчас же навел объектив на нейрохирурга (как же все-таки я могла так ошибиться?!) и застрекотал камерой.
Доктор, возившийся у трупа, продолжил:
– Итак, смерть наступила в два двадцать семь. Стало быть, пятьдесят пять минут назад…
– Вы так точно можете установить время?
– По часам, капитан, только по часам. – Нейрохирург осторожно приподнял руку старпома и указал на запястье:
– Часы механические, и потому остановились, разбились от удара. Так что мы можем констатировать момент смерти довольно точно. Что еще? Кроме повреждений, связанных со спецификой травмы, никаких иных мною не обнаружено.
– Что вы имеете в виду?
– Следы от огнестрельного ранения, например, – просто сказал нейрохирург. – Или колотые раны, свидетельствующие о применении холодного оружия.
Капитан нахмурился и внимательно посмотрел на доктора:
– Вы хотите сказать…
– Версию убийства я бы тоже не стал отбрасывать. – Нейрохирург неожиданно осклабился, обнажив неровные и крупные зубы. – Хотя…
– Хотелось бы ее отбросить, – надавил капитан.
– Ничто об этом не говорит. Покойный был довольно крупным человеком… Завалить такую тушу, да еще без борьбы, – довольно проблематично… И потом, судя по всему, он основательно набрался перед смертью… Разит, как от винной бочки, простите за живописную подробность…
Закончить нейрохирург не успел: в машинном отделении, в сопровождении Суздалева, появился адвокат Альберт Бенедиктович в роскошном бархатном халате, натянутом прямо на пижаму. Из пижамных брюк торчали его оплывшие, покрытые жесткими рыжими волосами щиколотки, а холеная борода сбилась набок.
Толстый адвокат тяжело дышал и то и дело промакивал носовым платком вспотевшую лысину. Судя по всему, второй помощник уже ввел адвоката в суть трагического происшествия со старпомом, и Альберт Бенедиктович сразу принялся за дело.
– Разойдитесь, не стоит толпиться возле трупа, – прощебетал он, раздуваясь от чувства собственной значимости. – И вообще, слишком много людей.
Бедный толстяк Альберт Бенедиктович, видимо, лавры следователя по особо важным делам никогда не давали тебе покоя. Или слава комиссара Мегрэ.
Кряхтя и отдуваясь, Альберт Бенедиктович опустился на четвереньки перед трупом старпома и принялся внимательно изучать его.
– Кто первым обнаружил тело? – наконец спросил он.
Капитан вытолкнул из толпы моториста Аркадьича:
– Он!
– Когда это произошло?
– Недавно… Точнее я не знаю. И времени не засекал.
– Печально, печально… – К Альберту Бенедиктовичу подошел нейрохирург и что-то шепнул ему на ухо. – Ага, понятно.
Услышав версию о часах и таким образом точно восстановив время, адвокат несколько успокоился.
– Вы слышали стук падающего тела? – снова обратился он к мотористу. – Вы видели, как все это произошло? Вы вообще заметили что-нибудь? Подозрительный шум, например.
Затравленный Аркадьич неожиданно для себя стал главным действующим лицом. И после долгого напряженного раздумья подал соответствующую реплику: