– Это не сложно. – Я села на кровати, в которой так и заснула вчера – не раздеваясь. И тотчас же вспомнила о конверте с запиской. Не хватало только, чтобы Антон обнаружил его и прочел раньше, чем я смогу что-нибудь ему объяснить.
Коснувшись висков кончиками пальцев, я воровато огляделась: конверта, с которым я так и заснула сегодня ночью, нигде не было. Он исчез, так же, как и папка… Неужели написавший записку приходил сюда тайком, чтобы посмотреть на спящую красавицу Еву? На мертвую царевну?..
– Вы давно здесь, Антон?
– Не знаю. Может быть, полчаса. Меня прислал Макс, узнать, как вы.
– Так это Макс заботится обо мне?
– Нет… – Антон смутился. – Нет, я бы и сам пришел…
– Что… Что там?
– Паника. Страшная паника. Все боятся.
– А… – Я хотела спросить о Мухе, но не могла вымолвить ни слова. Антон понял меня.
– Мы отнесли его… Положили рядом с Клио.
Он надолго замолчал, думая, очевидно, о том же, что и я: скольких еще мы положим рядом с Клио. Но я… Я могу не бояться.
– То, что произошло, – ужасно.
– Да. – Мне не хотелось говорить.
– Вы должны перебраться ко мне.
– К вам и к Филиппу?
Антон смутился, но потом поднял на меня полный решимости взгляд:
– Тогда я переберусь к вам.
– Увы. Если вы до сих пор не знаете, то койко-место в этой каюте уже занято. Здесь живет оператор. Вадик.
– Не думаю, чтобы он сюда вернулся.
– Это почему же? Или он тоже. – равнодушно сказала я.
– Нет, что вы… – испугался Антон. – Просто он мертвецки пьян, а когда просыпается – опять пьет. Они договорились держаться вместе. Тот, кто еще способен договариваться… Кто еще пытается сохранять остатки здравого смысла. Так что теперь вы будете под моей защитой. Я – очень серьезный человек.
– Нисколько в этом не сомневаюсь, Антон. Но все же…
– Со мной вам не стоит ничего бояться. Со мной вам не будет ничего угрожать.
Он был близко. Он был так близко… Он, почти слово в слово повторивший текст записки, адресованной мне. Повторивший, да. Повторивший. Я не отрываясь смотрела на него – так, как будто видела впервые. Зачем он сказал это? Или почувствовал, что можно раскрыться? Или решил предоставить мне право выбирать самой? Тяжелая медвежья голова, спутавшиеся мягкие волосы, широкий лоб, нежные губы; суженные, близорукие глаза, в которых отражаюсь я сама, – он смотрит на меня так, как будто касается каждого миллиметра кожи. Вот и сейчас его глаза целуют меня… Он слишком застенчив, он никогда не будет таким страстным, как Сокольников, его любовные железы работают совсем по-другому… Его запах приглушен, его запах нежен.
Нежен.
Именно это слово. Все убийцы нежны. Отсюда – лепестки цветов в ране… Как же я сразу не догадалась? Еще тогда, когда он вышел из бильярдной незадолго до десяти, когда я встретила его на лестнице в рубку… Этот нож, который он, извиняясь, все время носит с собой. Конверт с письмом и папка, которые исчезли, пока я спала. Проснувшись, я не нашла ни конверта, ни папки. Но я нашла его. Нежный убийца.
Каюта плыла у меня перед глазами. А почему, собственно, нет. Ведь мне ничто не угрожает. И могу ничего не бояться.
Не отрывая взгляда от Антона, я медленно сняла свитер. И осталась в одной рубашке.
– Закройте дверь, Антон.
– Что? – не понял он.
– Закройте дверь и идите ко мне.
Он неловко встал и, пятясь задом, пошел к двери. Он смотрел на меня. А я смотрела на него. Все так же глядя на меня, он защелкнул замок. И остался стоять возле двери.
– Идите сюда, – снова позвала я – Иди сюда. Но он как будто не слышал меня. Или не слушал. Мне было наплевать. Мне было наплевать, что будет со мной, но я должна знать правду, какой бы она ни была. Иначе я никогда не примирюсь со своим сердцем, которое так часто тревожно стукает от одного поворота его медвежьей головы.
– Ты боишься?
– Нет… Но…
– Тебя что-то смущает? Иди ко мне, ведь я позвала тебя первая…
Он все-таки подошел. И осторожно сел на краешек кровати.
– Раздевайся, – сказала я.
– Зачем? – Это было так глупо, так нелепо, так по-мальчишески, что я улыбнулась.
– Ты не знаешь зачем? Ты, знаменитый нейрохирург, охотник, руководитель клиники, должно быть, хороший анатом, физиолог, отоларинголог, уролог, педиатр, фтизиатр, гомеопат, техник-протезист… Что там еще?
– Нет… Я нейрохирург, это правда, но все остальное…
– Нейрохирург без всякого чувства юмора. Раздевайся, – почти приказала я.
– Сейчас? Может быть, это не самое подходящее время.
– Я же тебе нравлюсь.
– Очень. Даже больше, чем нравишься.
– Тогда в чем же дело? Или ты по-другому добиваешься женщин?
– Я не добиваюсь женщин…
– Ты их домогаешься… Нет, ты за ними ухаживаешь… Шампанское, цветы и все такое прочее. Нейрохирурги галантны, я права?
– Не совсем. – Казалось, он обрадовался полученной словесной передышке. – Нейрохирурги не галантны. Они пьют неразбавленный спирт, ругаются матом во время операций, берут взятки французским коньяком и тискают сестер в ординаторской…
– Замечательный портрет. Мне нравится.
– Это не мой портрет.
– Я понимаю… Ты совсем другой. Совсем. Ты не такой, каким кажешься. – Я постаралась протянуть Антону руку, успокоить его. Если он убивал, ему будет легче в этом признаться. Я не боялась его. Я не испугалась бы его, кем бы он ни был… Эти чертовы глаза, этот широкий лоб, – они успокаивали меня.
Успокаивали. Да. Я нашла это слово. Я слишком поздно поняла, что любовь – это не страсть, а покой. Но в любом случае, если окажется, что Антон хоть как-то замешан в убийствах, я спокойно сдам его. Или спокойно убью его. Или спокойно умру от его руки…
– Почему? – медленно сказал он. – Я такой, какой есть. Вот и все.
– Мне раздеться первой?
Он молчал.
Он молчал, и я медленно стала расстегивать пуговицы рубашки. Сверху донизу. Под ней не было ничего. Ни разу не запутавшись пальцами, я расстегнула рубашку и спустила ее с плеч.
– Ну?
– Ты сводишь меня с ума, – едва выговорил он.
– Этого я и хочу. Иди ко мне, не бойся.
– Если ты этого хочешь.
– Я этого хочу. – Самым ужасным было то, что я сказала правду.