Матрац снова булькнул.
— Эти слова ожгли меня плетью, но я продолжал читать. Удивительно, но казалось, будто каждое слово в этом письме написано мною. Закончив описывать, как громко они предавались утехам, он перешел к подробностям: что они вытворяли друг с другом в гостиничном номере в Праге. Но больше меня ранило не описание половых актов, а цитаты ее высказываний касательно наших с нею отношений. Оказывается, для нее это было всего лишь «практичное решение жизни без любви». Можешь себе представить, Харри, каково это чувствовать? Когда понимаешь, что женщина, которую ты любишь, не только предала тебя, но никогда тебя не любила. Не быть любимым — не означает ли это, что вся жизнь прошла впустую?
— Нет, — ответил Харри.
— Нет?
— Будь добр, продолжай.
Вилли пристально посмотрел на Харри.
— В конверт он вложил свою фотографию: наверное, в предыдущем письме она умоляла ее прислать. Я узнал его. Это был норвежец, которого мы встретили в кафе на Перловой — весьма сомнительной улице Праги, где полно проституток и более или менее замаскированных борделей. Когда мы вошли, он сидел у стойки. Я обратил на него внимание, потому что он выглядел как модель фирмы «Босс» — солидный и стильный мужчина, элегантно одет и уже в возрасте. Но с такими молодыми, игривыми глазами, которые больше всего нравятся женщинам. Я не особенно удивился, когда через некоторое время этот мужчина подошел к нашему столику, представился по-норвежски и предложил купить у него подвеску. Я вежливо отказался, но он все равно достал ее из кармана и показал Лисбет. Она, разумеется, начала вздыхать и говорить, как ей понравилось украшение, — красный бриллиант в форме пятиконечной звезды. Когда я спросил, сколько он хочет за подвеску, он заломил такую цену, что я посчитал это безумием и попросил его уйти. Улыбаясь как победитель, он написал на бумажке адрес другого кафе и сказал, что мы сможем встретить его там в то же время, если вдруг передумаем. Бумажку он, разумеется, подал Лисбет. Я помню, что полдня после этого ходил в плохом настроении, но потом все забылось. Лисбет умеет избавлять от ненужных мыслей. Умела… — Вилли провел пальцем по щеке. — Одним своим присутствием.
— Хм… А что было в другом письме?
— Это было ее письмо, которое она отправила ему, но на почте поставили штамп: «Вернуть адресанту». Она писала, что пытается отыскать его всеми возможными способами, но по телефону, который он ей дал, никто не отвечает, а в пражской справочной новый номер не зарегистрирован. Она писала, что надеется, письмо все-таки дойдет до него, и спрашивала, не уехал ли он из Праги и разобрался ли с экономическими проблемами, из-за которых ему приходилось занимать деньги у нее.
Вилли хохотнул:
— Если что, она вновь готова помочь, потому что любит его. Больше ни о чем не думает, разлука сводит ее с ума. Она надеялась, что со временем это пройдет, но вместо этого будто отрава разлилась по всему ее телу, и теперь страдает каждая клеточка. А некоторым клеточкам, должно быть, приходилось особенно туго. Потому что, она писала, когда она позволяет своему супругу — то есть мне — заниматься с ней любовью, то закрывает глаза и представляет его на моем месте. Естественно, я был потрясен. Но я просто умер, когда увидел дату на конверте. — Вилли снова зажмурился. — На штампе значился февраль этого года.
Новая вспышка молнии озарила комнату, и тени, словно призраки, взметнулись на стены.
— Что в таких случаях обычно делают? — спросил Вилли.
— Действительно, а что?
Вилли бледно улыбнулся:
— Не знаю. Я приготовил ей ужин с паштетом из гусиной печени и стаканом сладкого белого вина. Я устелил ее постель розами, и мы любили друг друга ночь напролет. А когда под утро она уснула, я лежал и смотрел на нее. Я знал, что не могу без нее жить, но знал я и другое: чтобы полностью ее обрести, мне сначала нужно ее потерять.
— Значит, тогда ты и начал планировать всю эту постановку? Каким образом убьешь свою жену и одновременно позаботишься о том, чтобы наказание за это понес человек, которого она любит.
Вилли пожал плечами:
— Я подошел к этой работе, как ко всякой другой. А любой сотрудник театра знает, что главное — это иллюзия. Ложь должна быть настолько правдоподобной, что в правду не захочется верить. Возможно, звучит парадоксально, но с моей профессией быстро понимаешь, что достичь этого куда легче, чем обратного. Люди сильнее привыкли ко лжи, чем к правде.
— Хм… Расскажи, как ты это делал?
— Зачем мне рисковать?
— Все равно я не смогу использовать твои слова в суде. Я не свидетель и в квартиру твою проник незаконным образом.
— Да, но ты умный парень, Харри. Может, я проговорюсь, а вы потом используете это для следствия.
— Может быть. Но мне кажется, тебе самому хочется рискнуть.
— Зачем?
— Затем, что тебе нужно это рассказать. Ты просто сгораешь от нетерпения. Прислушайся сам к себе.
Вилли Барли расхохотался:
— Так ты думаешь, что знаешь меня, Харри?
Харри покачал головой. Он пошарил по карманам в поисках сигарет, не нашел. Наверное, выронил пачку, когда упал на крыше.
— Я тебя не знаю, Вилли. Ни тебя, ни таких, как ты. Пятнадцать лет работаю с убийцами, а наверняка усвоил только одно. Они все ищут, кому бы обо всем рассказать. Помнишь, какое слово ты с меня взял в театре? Что я найду преступника. Я свое слово сдержал. Хочешь сделку? Ты рассказываешь мне — зачем. А я скажу, какие доказательства у меня есть против тебя.
Вилли изучающим взглядом посмотрел на Харри. Провел одной рукой по матрацу — вверх и вниз.
— Ты прав, Харри. Мне хочется рассказать. Вернее, мне хочется, чтобы ты понял. Насколько я тебя знаю, ты, возможно, даже сумеешь понять. Я ведь следил за тобой с самого начала следствия. — Вилли рассмеялся, увидев, как изменилось лицо у Харри. — Не знал, а?
В ответ Харри только пожал плечами.
— Найти Свена Сивертсена оказалось не так-то легко, как я думал, — начал Вилли. — Я сделал копию той фотографии, которую он прислал Лисбет, и поехал в Прагу. Прочесывал кафе и бары на Перловой и на Мустеке: показывал фото и спрашивал, знает ли кто-нибудь норвежца по имени Свен Сивертсен. Впустую. Но было ясно: кое-кто из них знает больше, чем хочет сказать. Через несколько дней я поменял тактику. Я начал спрашивать, кто мог бы раздобыть для меня красные бриллианты, которые, как я слышал, можно достать в Праге. Я выдавал себя за датского коллекционера драгоценных камней по имени Петер Сандманн и обещал баснословные деньги за бриллиант в форме пятиконечной звезды. Дал адрес своей гостиницы. Через два дня в моем номере зазвонил телефон. Его голос я узнал сразу же, свой постарался изменить, к тому же говорил на английском. Сказал, что сейчас веду переговоры о покупке другого бриллианта, и спросил, могу ли я перезвонить ему вечером — чуть позже. Есть ли у него телефон, по которому я всегда могу с ним связаться? Я слышал, с каким трудом он пытается скрыть свое нетерпение, и подумал, что ничего не будет стоить назначить ему в тот же вечер встречу в каком-нибудь темном переулке. Но я должен был совладать с собой. Как охотник, который держит дичь на мушке, но не стреляет, пока не видит, что попадет наверняка. Понимаешь?