Нет, мне уготован иной путь… Поймать удачу и получить все и сразу – вот чего я желаю! Прошло то время, когда я терпеливо ждал и сносил нравоучения наставника: теперь наступила пора действовать самому.

Но Джон все еще нужен мне. Без его помощи я не смогу проникнуть в те круги, где восхождение мое станет лишь вопросом времени. О, у меня давно уже вызревает план, который позволит добиться желаемого!

Английский двор тесен Эдварду Келли, в нем я никогда не избавлюсь от клейма «помощник великого Джона Ди». Иное дело – двор Рудольфа Второго в Пражском Граде. Император покровительствует наукам и искусствам, и говорят, что художникам и ученым хорошо живется в Праге.

Но предпочтение Рудольф все же оказывает не им, а астрологам и алхимикам. Говорят, они осыпаны золотом и якобы император даже приказал высечь из мрамора скульптуры многих из них. Теперь статуи этих ученых украшают его дворец. Где вы видели такого правителя?

Я чувствую, что мой путь лежит в столицу Священной Римской империи! Однако мне необходимо, чтобы со мной отправился Джон. Прибытие одного Эдварда Келли, конечно, не останется незамеченным, но этого недостаточно. Я должен предстать перед императором так, чтобы все запомнили мое появление!

Что ж, решение принято. В Прагу!

Глава 4

1999 год.

Выжженные в начале мая склоны оврага уже поросли свежей травой и кустиками земляники, на которых белели мелкие цветы. Пожары прекратились, но ветер все равно разносил в воздухе отголоски запахов кострищ, приправленные пылью.

Время от времени Тошка наклонялась, надеясь найти ягоды, и каждый раз обиженно фыркала.

– Ну нету сейчас земляники, – бубнил шедший за ней следом Лешка, почесывая расцарапанный локоть. – Рано ей, понимаешь? Ты бы еще арбузы здесь поискала.

Тошка отмахивалась от него и через каждые десять шагов снова ныряла вниз, вороша кустики.

– Ну все. Пришли, – молчавший до этого Максим спрыгнул с бугорка и остановился возле полуразрушенной скамейки, притащенной сюда неизвестно кем и когда и торчащей из земли наискось, как ледокол, застрявший в льдинах.

Ребята стояли на дне большого оврага, оглядывая склоны: один отвесный, почти как скала, второй пологий, бугристый, кое-где взъерошившийся кустарником.

Ты уверен, что начинать надо отсюда? – в сотый раз спросил Лешка.

Уверен, уверен. – Из кармана рюкзака Максим вытащил помятый свиток, развернул. – Во, смотри!

«От остова чудища путь твой начнется,

И пусть проведет он тебя до колодца,

Где новые тайны под саликсом ждут.

Раскрой их – и к цели они приведут».

– Колодец – это точно бывшая скважина, – утвердительно сказала Тошка, балансируя на скамейке. На уцелевшем углу спинки виднелась полустертая резьба – морда дракона. – Леха, кончай нудеть! Пошли скорее, а то я в яичницу испекусь!

Лешка вздохнул, вытер ладонью пот, оставив на лбу серые полосы, и вразвалочку двинулся вперед. Тошка с Максимом зашагали за ним.

Случайный встречный, увидев этих троих, решил бы, что двое из них – брат и сестра. Лешка с Тошкой в самом деле были похожи – на первый взгляд. Баренцев – невысокий, коренастый, с выгоревшими вихрами, вечно ухмыляющийся щербатым ртом. Летом волосы его из русых становились совсем льняными, а на носу высыпали веснушки. Такие же веснушки появлялись и у Тошки, особенно щедро осыпая самый кончик носа, который от этого казался обгоревшим.

Тошка тоже была низенькая и крепенькая, с круглой головенкой, из макушки которой, как хвостик из редиски, торчали перехваченные резинкой светлые волосы. Стоило им отрасти, как Тошка тут же обгрызала кончик хвоста, регулируя таким образом длину волос без помощи парикмахера. Голубые глазищи в пол-лица смотрели на мир доверчиво и простодушно.

А вот Лешка, хитрец, всегда щурился, словно оценивая положение дел. Баренцев был третьим ребенком у матери, продавщицы продовольственного магазина, воспитывавшей детей без отца – тот бросил их как раз тогда, когда младшему Баренцеву исполнилось два месяца. Мать самым действенным средством воспитания детей считала подзатыльник, а в особо тяжелых случаях – ремень. Два старших брата не упускали случая подраться друг с другом, при этом частенько доставалось и самому младшему, а мать, разняв их, наказывала всех без разбору. Поэтому Лешка привык к бдительности.

Темноволосый Максим Арефьев был выше Лешки почти на голову, но в отношении приятеля Баренцев занимал покровительственную позицию. Конечно, ума Максу было не занимать, это все признавали. Но только ум его был какой-то странный – направленный не к собственной выгоде, а к чему-то непонятному, что и объяснить сложно.

Взять, например, эти их с Тошкой игры в шифры. Тошка-то ладно, она девчонка, ей, можно сказать, положено всякой ерундой увлекаться. Но когда парень четырнадцати лет, вместо того чтобы гонять мяч, сидит над энциклопедией и изучает, какими кодами пользовались древние египтяне – этого Лешка понять не мог. Когда при нем Максим с Тошкой принимались обсуждать какую-нибудь очередную идейку, он быстро начинал скучать и старался отвлечь их. Ведь хорошие ребята оба, просто отличные! Мути бы вот только в голове поменьше, и было бы совсем классно.

Но именно благодаря «мути» в голове Максима Арефьева они сегодня отправились на поиски.

На поиски клада!

Вообще-то все началось с отчима Макса. Тетя Таня, Максова мать, год назад вышла замуж за какого-то непонятного типа. Типа звали Борисом, он носил короткую бородку и ко всем обращался на «вы», даже к Лешке, чем при первом знакомстве вверг Баренцева в оторопь. Поначалу Максим говорил о новом члене семьи скупо и неохотно: упомянул лишь, что Борис Осипович – переводчик, как и мать, и что его родной дядя «этой рожей сильно недоволен». Так высказался сам дядя в присутствии своей сестры, после чего Татьяна выставила его из своего дома.

– А чем твоему дяде новый мамкин хахаль не приглянулся? Пьет, что ли?

Максим покосился на Лешку, покачал головой:

– Да ты что, он вообще непьющий. Не знаю я, почему не понравился! У дяди Саши с мамой даже ссора из-за этого вышла. Они думали, я сплю… А теперь дядя Саша к нам больше не заходит. Мать ему по телефону сказала – когда перестанешь быть хамом, придешь.

Лешка понимающе кивнул. Ему было понятно, за что не любить какого-то левого мужика, которого притащила в хату Максова мамаша.

Однако постепенно в настороженном отношении Макса к отчиму произошла перемена. Он и сам не мог бы сказать, когда начал называть этого чужого человека дядей Борей и радоваться ему куда больше, чем родному дядюшке. Борис Осипович оказался для него кладезью информации, он много занимался с мальчишкой и притаскивал ему всякие забавные вещицы вроде головоломок или тех же энциклопедий, которыми Макс зачитывался.

А на Максов день рождения и вовсе придумал нечто удивительное. Пригласил зайти в гости Тошку и Лешку, ненадолго оставил их, недоумевающих, в комнате вместе с Максом и вскоре вернулся с бутылкой в руках. Бутылка казалась жутко пыльной на вид, и пробка у нее была залита чем-то, похожим на блестящую глину. Тошка потом сказала – «настоящий сургуч». Во как!