– Макар, поехали домой, а? – попросил первый. – Нечего здесь ловить.
– У тебя есть хоть какие-нибудь версии произошедшего?
– А как же! Целых три!
Голоса стихли в глубине коридора, и Воловику не удалось узнать, что за версии и что произошло.
Он задумчиво почесал бородку. Следственная группа, значит… Так-так-так.
Крадучись, Тарас вышел из комнаты, не поставив Кафку на место.
Десять минут спустя в библиотеку заглянула Полина.
Она взяла за правило делать обход несколько раз в день. Всего трое гостей – а хлопот от них, как от тридцати! Приходилось проявлять дипломатию пополам с настойчивостью, чтобы держать их в рамках.
Тарас Иммануилович, затаивший злобу с той секунды, как она назвала его Манулом Мануловичем, норовил облазить все углы в доме. Хотя Ковальский недвусмысленно сказал, что для гостей открыты лишь столовая, библиотека и бильярдная. И все равно вчера вечером Полина застала Воловика, гулявшего возле кабинета Анжея. Что, спрашивается, ему там понадобилось?
В ответ на замечание Тарас Иммануилович окрысился: он, мол, рассматривает картины! Что ж, может быть, и так. Только на двери кабинета нет никаких картин.
Вальяжный Давид Романович на правах старого приятеля тоже бродил где вздумается. А художница Ирма могла забраться по рассеянности на чердак и потом не помнить, как она туда попала. У Полины даже возникло предположение, что она выпивает.
Нет, без присмотра этих людей оставлять нельзя! И Полина бдила, добровольно взяв на себя функции охраны.
Вскоре выяснилось, что Василий делает то же самое. Почти все время он болтался в доме без видимой цели. Полина сталкивалась с ним на лестнице и в коридорах. Она натыкалась на водителя, сидящего на подоконнике или бездельничающего в бильярдной. Если экономка отсылала его с каким-нибудь поручением, он неохотно подчинялся. Но вскоре возвращался обратно.
Впрочем, вскоре Полина поняла, что Василий глаз не спускает с клиентов Доктора. Он знал, где находится каждый из них. Когда после Ирмы на чердак попытался подняться Давид, Василий возник из ниоткуда и бесстрастно сообщил, что наверху нет ничего интересного, а Доктору неприятно, когда нарушают его требования.
И самоуверенный Давид Романович отступил. Даже извинился от всей души. Василий улыбнулся одними губами, но глаза его смотрели холодно, недоверчиво.
Когда Далиани ушел, Полина спросила почему-то шепотом:
– Зачем ему туда?
Они стояли на ступеньках. Над ними виднелась узкая чердачная дверь.
Водитель посмотрел на нее с высоты своего огромного роста. Как всегда, Полине показалось, что он не удостоит ее объяснениями. Но Василий ответил:
– Во-первых, Давид не переносит ограничений. Давиду Далиани везде должна быть красная ковровая дорожка и распахнутые двери.
– А во-вторых?
– Во-вторых, он не может быть как все. Считает, что у него особый статус. Значит, ему должно быть позволено больше, чем остальным. Для него оскорбительно, что какой-то бабе дали подняться на чердак, а ему – нет.
– Но ведь он действительно в хороших отношениях с Доктором, – рискнула заметить Полина. – Когда они встретились, Анжей даже уговаривал его заезжать почаще…
Водитель рассмеялся:
– Так и сказал? А вы знаете, что в промежутках между «гостями» Анжей Михайлович вообще никого не принимает? С его стороны эта фраза – обычная любезность. И Давиду это отлично известно. Как-то раз он приехал без предупреждения с мясом для шашлыков. Ну а Доктор не пустил его дальше калитки. Давид орал так, что деревья тряслись в лесу. Кричал, что больше сюда ни ногой.
– Почему же он опять приехал?
– А что ему оставалось делать? Проорался – успокоился. Пару месяцев назад снова попробовал наведаться. У него проблемы с сыном, он был готов заплатить любые деньги, чтобы Анжей помог.
– А что Анжей?
– Отказал. Мы с ним на следующий день должны были лететь в Прагу, а Доктору свой интерес всегда дороже чужого…
Василий спохватился, что сказал лишнее, и помрачнел.
– А вообще-то это нас не касается. Это дело Доктора.
Он спустился на четыре ступеньки. Теперь они с Полиной стали одного роста.
– И вам не нужно в это лезть. Ага?
– Ага, – согласилась Полина.
Страшный рубец на его лбу притягивал ее взгляд. «Что же это была за травма, от которой остался такой след?»
– Это от осколка, – любезно объяснил водитель.
Полина торопливо заверила, что она ни о чем не спрашивала.
– Вы слишком громко думали.
И ушел, ступая бесшумно, словно кот.
Полина не стала спрашивать, от какого осколка. Что-то подсказывало ей, что вряд ли это была чашка.
Зайдя в библиотеку, Полина сразу увидела небрежно брошенную книгу. И рассердилась. Ковальский никогда не забыл бы ее так: на спинке кресла, раскрытую, переплетом кверху. Конечно, это сделал неряшливый Воловик. Везде, где он был, оставались следы его пребывания. Словно Манул Манулович метил территорию.
Полина вернула бедного Кафку на полку. Взгляд ее упал на книгу Похлебкина, которой, на ее памяти, никто не пользовался.
И тут она ощутила, что хочет есть.
Обед закончился два часа назад, а Клару Ивановну она отпустила до ужина. Но на кухне стояла целая корзина красных яблок: сезон хурмы подошел к концу, и Василий перешел на другие фрукты.
Девушка спустилась вниз. Выбрав самое крепкое и крупное яблоко, она взяла нож, чтобы почистить его, но передумала и вонзила зубы в хрустящую сладкую мякоть.
Из мякоти брызнул сок, Полина приглушенно чихнула и не услышала, как открылась дверь в столовую. Она стояла возле окна, грызла яблоко и строила догадки о причине приезда частных детективов.
Поэтому голоса в столовой застали ее врасплох.
– Потому что только они могут помочь! – воскликнул Ковальский, продолжая какой-то спор. – Ты знаешь, чем занимается большинство частных детективов? Слежкой за неверными супругами. А эти ищут людей. И успешно!
Полина замерла с надкушенным яблоком в руке.
– Да нельзя его найти! – приглушенно рявкнул Василий. – Слишком много времени прошло! Раньше надо было рыпаться, понимаете? Раньше!
В другое время Анжей, ревнитель чистоты языка, не преминул бы сделать замечание водителю. Но не сейчас.
Он сказал устало:
– Хотя бы попробуем. Понимаю, что поздно, Вася, понимаю! Но я ведь как тогда решил? Нет человека – нет проблемы. А она есть, Васенька.
– Да где?! Все же нормально.
– Не знаю. Такое ощущение, что вот-вот где-то взорвется. А где – неизвестно.