И тогда Вику осенила вторая гениальная идея. Снотворное! Я подсыплю Роберту таблетки, он уснет, и тогда нашему плану ничто не помешает.
Снотворное Вика взяла на себя. Врач прописывал ей что-то от бессонницы, у нее даже был с собой рецепт. Она заверила меня, что все рассчитала: дозировка чуть больше, чем у нее, чтобы хватило для мужчины.
На подготовку ушла пара дней. Когда все было запасено, мы договорились с Робертом, что зайдем вечером и устроим у него маленькую дружескую попойку.
Но в назначенный день наш план пошел наперекосяк. Вике позвонила родственница, у которой что-то случилось, и моей подруге пришлось ехать в ближайший городок, чтобы перевести деньги.
Подумав, мы решили, что это не повод отказываться от нашего плана. Снотворное я могу подсыпать и один, а к ночи, когда Роберт отключится, Вика уже вернется и поможет мне.
Она согласилась. Итак, Вика уехала, а я отправился к Роберту.
До сих пор меня не оставляет в покое мысль: как я мог не проверить дозировку? Как мог положиться на взбалмошную женщину? Она клялась, что двадцать раз пересчитала дозу. Что ж, она двадцать раз ошиблась. Потому что через два часа после начала нашей проклятой вечеринки Роберт был мертв. И убили его таблетки, которые я растолок и всыпал ему в бокал.
– Что это был за препарат? – спросил Василий.
– Не помню. Даже не уверен, что посмотрел название. Таблетки как таблетки, в ярко-оранжевом блистере.
– Как он умер?
– Просто повалился на бок, дважды дернул головой – это выглядело неестественно и жутко – и застыл. На ноге у него нелепо задралась штанина. И когда я увидел эту штанину, меня будто обухом ударили по голове: я понял, что он мертв.
– Вы пытались что-нибудь сделать?
– Конечно! Искусственное дыхание, массаж сердца… Бесполезно. Все было кончено.
Ковальский замолчал. Целую минуту Полина не слышала ничего, кроме своего учащенного дыхания. Ей уже стало казаться, что он не заговорит. Но голос Анжея раздался снова.
– Потом в дверь постучали. Я чуть не заорал. Но это была всего лишь Вика, вернувшаяся из города.
– Она не сбежала?
– Нет! Поняв, что случилось, она действовала быстро и с поразительной выдержкой. Для начала унесла из номера Роберта все, что свидетельствовало о нашем присутствии. Протерла все, к чему я прикасался. Помыла бокалы. Положила Роберта так, как будто он спит, и раздела его.
Я наблюдал за ее действиями с тупым отвращением, ужасаясь, что она прикасается к нему с деловитостью уборщицы. Когда она взяла меня за руку, я вырвался. Я понимал, что она пытается помочь, но ничего не мог с собой поделать.
Мы вышли из номера и вернулись к себе. Нас никто не видел – было около полуночи.
В комнате я сначала заметался, потом упал в кресло и попытался собраться с мыслями. Мне стало ясно одно: нужно звонить в полицию. Я должен был признаться! Что бы ни случилось дальше, молчать было нельзя.
Но Вика напала на меня с яростью кошки. Она шипела, что я сошел с ума и собираюсь погубить себя. Убеждала, что меня посадят минимум на десять лет, потому что я не смогу доказать, что это было убийство по неосторожности. Потом разрыдалась и обвинила меня в том, что я хочу погубить и ее тоже. Ведь лекарство в аптеке покупала именно она. Ее привлекут как сообщницу, а ей всего девятнадцать, она не хочет в тюрьму!
Под этим бешеным натиском я совершенно растерялся. Поняв, что я не пойду сдаваться, Вика тотчас успокоилась. Она собрала наши чемоданы, спустилась к портье и объяснила, что нам придется срочно уехать.
Мы расплатились, взяли такси до вокзала и через час уже неслись по шоссе… В направлении, противоположном вокзалу.
– Заметали следы?
– Верно. Рассвет мы встретили в маленьком городке за сотню километров от того места, где все произошло. Вика спала. Я стоял на балконе и курил одну сигарету за другой, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Наше бегство представлялось мне все более бессмысленным. Нас объявят в розыск, найдут, и нам не оправдаться. Зачем мы это сделали?! Но винить я мог только себя.
Я спустился вниз, купил утреннюю газету. Руки у меня дрожали, когда я разворачивал хрустящие страницы. Мне казалось, на первой же полосе будет новость об убийстве отдыхающего. Но в газете я ничего не нашел. Очевидно, тело еще не обнаружили. Я представил, как Роберт лежит в своем номере, неестественно вытянувшись, и мне стало так плохо, что пришлось сесть на землю.
Новостей не было ни в этот день, ни на следующий. Вика твердила, что нас не подозревают, что никто не свяжет наш отъезд со смертью Роберта. И в конце концов уговорила меня поехать к ее друзьям, у которых был домик на Балтийском море. Когда заканчивался сезон, они возвращались в город, а ей оставляли ключи.
– И вы согласились?
– Видишь ли, Васенька, она начинала приобретать надо мной власть, силу которой я еще не осознавал. Что-то в ее отношении ко мне поменялось, и я это чувствовал. Появилась деспотичная уверенность в том, что я буду делать все, что она захочет. Окончательно это стало ясно, когда мы переселились в домик на море.
Ковальский закашлялся.
– Воды, Анжей Михайлович? – озабоченно спросил Василий.
– Да, налей холодненькой.
Полина побледнела. Взгляд ее остановился на графине с водой, рассыпавшем солнечные зайчики на кухонном столе.
Из столовой донеслись шаги.
Полина за дверью превратилась в статую. Она перестала дышать и вжалась в узенькое пространство между стеной и дверью, пытаясь слиться с обоями.
Василий прошел мимо нее. Скрипнула дверца шкафа, тихо звякнул стакан.
Услышав звук льющейся воды, Полина в страхе зажмурилась. Все. Сейчас Василий обернется и увидит ее.
Секунда, другая, третья… Стоять, зажмурившись, больше не было сил, и Полина открыла глаза.
В кухне никого не было. Василий ухитрился бесшумно пройти мимо девушки, не заметив ее.
– Спасибо, Васенька, – сказал в столовой Ковальский.
Полина вытерла мокрый лоб.
– Значит, вы стали жить вместе?
– Да. Очень скоро я понял, что совершил чудовищную ошибку. Вика становилась невыносима. Она придумывала идиотские игры и заставляла меня участвовать в них, она таскала меня с собой повсюду, словно комнатную собачонку. Отказаться – означало вызвать у нее истерику. Несколько раз она в ярости визжала, что вытащила меня из тюремной камеры, а я – неблагодарная мразь. Иногда она казалась мне помешанной. Я поражался, что не замечал раньше, насколько она неуравновешенная.
– Почему вы не уехали от нее?
– Пытался. После очередного ее припадка я сказал, что нам нужно поговорить. Объяснил, что мне тяжело с ней, что я хочу пожить один. Она слушала меня с окаменевшим лицом. Я боялся новых рыданий, но Викин ответ показал, насколько я ее недооценивал.