Бахрома покрывала покачивалась, но Клара Ивановна, к счастью, не обратила на нее внимания. Прижавшись щекой к полу и чувствуя дуновение сквозняка, я смотрела, как мимо кровати шаркают стоптанные розовые тапочки с помпонами. Они остановились, и сердце у меня бешено заколотилось. Кряхтя и что-то бормоча себе под нос, сиделка наклонилась – перед моим лицом мелькнула худая белая рука в браслетах – и подняла с пола обрывок бумаги. Тапочки прошли дальше и скрылись из зоны видимости.
Я облегченно перевела дух. Конечно, положение мое не из веселых: Клара Ивановна может просидеть в комнате до самого ужина, а уходя, закрыть дверь на ключ, и как тогда я стану выбираться? На окнах первого этажа стоят решетки, а ходить через стены я пока не научилась. Но меня хотя бы не заметили! Страшно представить, что случится, если Клара обнаружит меня под собственной кроватью. С нее станется похоронить меня под ней же, а всех прочих с милой улыбочкой известить, что «бедную Лилю, должно быть, утащили гномы»…
– Это что, новый приступ сумасшествия? – пронзительно сказала Клара.
От этого вопроса я подскочила и ударилась головой о панцирную сетку.
– Я не собираюсь выслушивать этот бред! – продолжала она. – Возьми себя в руки!
Только тут я сообразила, что подслушиваю телефонный разговор. Клара позвонила кому-то, и этот кто-то сходу огорошил ее. Любопытно было бы знать, чем…
– Саша, прекрати! – увещевала Клара. Голос ее стал мягче. – Все будет хорошо, обещаю тебе. Они ни о чем не догадаются!
Саша? Мужчина?! У нашей Клары есть мужчина, и она скрывает его от нас? К кому же еще могло относиться «они»?
– … И даже в этом случае я успею раньше! Все подготовлено, осталось дождаться подходящего момента. Сашенька, не бойся! Скоро, уже скоро!
Клара еще недолго поговорила, убеждая своего собеседника не паниковать, и наконец попрощалась.
Окончание разговора звучало гораздо более мирно, чем его начало. Похоже, ей удалось убедить своего Сашу в том, что у нее все получится… Но что получится? И не об этом ли они говорили с Олегом?
Закончив беседу, сиделка испустила тяжелый вздох, свидетельствовавший о том, что общение с Сашей далось ей нелегко. Лежа под кроватью и ощущая, как от неудобной позы немеет рука, я слышала шелест бумаги: Клара что-то писала. Она вздыхала, шептала себе под нос, кряхтела, как скряга, вынужденный расстаться с частью накопленного, и даже пофыркивала, словно пьющая лошадь. Мне стало смешно. Тапочки вновь прошлепали мимо меня, уже в обратную сторону, скрипнула дверца шкафа, и через несколько секунд затишья послышалось бульканье. Поразительно! Сначала мужчина, теперь выпивка… Для полноты картины не хватало лишь, чтобы Клара Ивановна станцевала на столике в кабаре.
Пыль щекотала у меня в носу, и мне ужасно хотелось чихнуть. Я зажала нос пальцами и прижала коленки к животу, собирая всю грязь, скопившуюся под кроватью. Сколько я смогу пролежать так? Три часа? Четыре? Потом мне захочется есть, но еще раньше – в туалет, и что делать, если Клара до этих пор не уйдет из комнаты?
Я заставляла себя продумывать способы выбраться, но мое воображение рисовало самые мрачные картины. Любой способ побега заканчивался унизительным фиаско. Мысленно я застревала между прутьями решетки на окне, была застигнута в шкафу, словно съевшая шубу моль на месте преступления, меня придавливало кроватью, на которую сверху ложилась Клара… Фантазия определенно работала против меня.
В конце концов я смирилась и решила просто ждать. Больше мне ничего не оставалось.
Но лежать на полу становилось все холоднее, а от пыли постоянно хотелось чихать. Как я и ожидала, меня начал мучить голод. Я слышала, как ручка скрипит по бумаге. Клара писала. Письменный стол стоит возле окна, значит, она сидит спиной к комнате…
У меня зародилась дерзкая мысль. Не давая себе времени одуматься, очень медленно я подползла к краю кровати, выглянула – и тут же отдернула голову.
Так и есть! Клара сидит спиной ко мне, склонившись над столом. Я выглянула снова, стараясь не дышать, чтобы неосторожный звук не привлек ее внимания.
Сидит.
Передвигаясь по миллиметру, я выбралась наружу и осторожно перевела дух. Теперь стул Клары возвышался прямо передо мной, а вожделенная дверь осталась в четырех метрах за моей спиной. Предстояло дойти до нее, не издавая ни единого звука, открыть так, чтобы Клара не обернулась на щелчок, и закрыть за собой.
Нет, немыслимо! Она обернется!
«Да стукни ее табуреткой – и все дела! – подсказал зловредный внутренний голос. – Давай! Или набрось покрывало ей на голову! Пока она мечется, успеешь удрать».
«Заткнись!»
«А еще можно подкрасться сзади и шепнуть, что ты дух старого Гейдмана. И пока она лежит в обмороке, обыскиваешь шкафы и выходишь неспешной походкой».
«Да тихо ты!»
«Ну хотя бы выдерни из-под нее стул, – не унимался голос. – Выдерни, выдерни! Будет что вспомнить перед четвертованием!»
Я принялась пятиться назад, не сводя взгляда с рыжеватых с проседью волос на затылке. «Только не оборачивайся! Только не оборачивайся!»
В коридоре послышались голоса. Господи, этого еще мне не хватало! Лида с братом опять меряются талантами и выясняют, у кого из них на надгробии будет выбито «От благодарных потомков». Мне некстати вспомнилось, что Лидия уже написала для Григория эпитафию. Она сама призналась нам в этом на днях, мило смущаясь, и тут же продекламировала, решив не дожидаться, так сказать, официального повода:
Здесь, не обласкан Мельпоменой,
Не в силах властвовать над сценой,
Лежит, душою свеж и чист,
Несостоявшийся артист.
Выслушав это, Гриша пообещал, что постарается жить как можно дольше. И через пять минут, любезно улыбаясь нахмурившейся Лидии, предложил свой вариант эпитафии, на этот раз – для нее.
Ее душе в аду нашлось бы место,
Но, с Сатаной стихами говоря,
Дождалась вскоре наша поэтесса,
Что прочь из ада выгнали ея!
Возрадуйтесь! В раю она отныне!
И там приводит ангелов в унынье.
Лидия вскипела и наговорила Грише гадостей, тот не остался в долгу, и через пять минут мы все наблюдали семейную заварушку с приправой из едких комментариев Клары Ивановны. Видимо, отголоски этого спора и доносились теперь до меня.
Сиделка зашевелилась, и я превратилась в соляной столп. Но она всего лишь сменила позу. За дверью продолжали ссориться. Теперь я не могла даже выскочить наружу и убежать в надежде, что Клара не узнает, кто именно пробрался к ней. «Уходите, да уходите же!» – молча взывала я к Гейдманам.
Мои мольбы подействовали: разговор затих. Я подкралась к двери, остановилась – и безжалостная половица тотчас скрипнула у меня под ногами. Сжав зубы, я обхватила ручку со всей нежностью, на которую была способна, и потихоньку начала поворачивать ее, со страхом ожидая щелчка.