— Я чувствую, зима будет холодной, — добавляла она, и пастухи дружно кивали.
В конце концов, она хозяйка, и кто может знать лучше, чем она?
Элизабет вернулась домой затемно, когда небесная синева сгустилась до черноты. На небе появился тонкий полумесяц.
Элизабет спешилась, отдала поводья тому же пареньку, который седлал ей лошадь, и бросилась в дом. Все было тихо, если не считать потрескивания пламени.
— Альберт! — окликнула она.
Слуга поспешил на зов.
— Да, леди? — вежливо осведомился он.
— Ты хорошо служишь мне. Я назначаю тебя управителем дома. Ты и Джейн отныне будете заботиться обо мне. У меня много дел, и я не люблю, когда меня беспокоят. Ужин уже готов?
— Да, миледи, — кивнул Альберт, пытаясь не выдать своей радости. — А мистер Бэн скоро придет?
— Шотландец уехал сегодня утром. Вернулся на север, — холодно ответила Элизабет. — Я голодна. Немедленно неси еду!
— Да, леди, — спокойно ответил Альберт. Он знал Элизабет едва ли не с пеленок и сейчас видел, что она гневается. — Я сам все подам. Садитесь за стол.
Почему шотландец умчался так поспешно?
Альберт побежал за ужином и заодно решил сообщить новости. Оказавшись на кухне, он налил в корку каравая густой овощной суп, нарезал ветчины, хлеба и сыра, положил на тарелку кусок масла и захватил миску с вареными грушами, одновременно рассказывая все, что узнал.
— Господи милостивый! — тихо воскликнула Нэнси. — Они были любовниками! Теперь ее сердце разбито. Как мог злодей покинуть ее?
Вскочив, она бросилась к двери.
— Пойду приготовлю ей ванну. Она нуждается в утешении. Бери поднос, Альберт. А я понесу графин с вином.
Слуги поспешили в холл и стали расставлять перед Элизабет миски и блюда. Альберт налил ей вина, а Нэнси побежала готовить ванну.
— Оставь меня, — велела Элизабет. — Я позову, если мне что-то понадобится.
Она не ела с утра, но аппетита не было.
Поэтому она положила на тарелку всего один ломтик ветчины и ломтик сыра и отломила краюшку от каравая. Ветчина показалась ей слишком соленой, сыр — сухим, а хлеб, щедро намазанный маслом, застревал в горле. Только вино было приятным на вкус. Игнорируя груши, которые она раньше очень любила, Элизабет выпила весь графин. На миг ей стало легче.
Итак, Бэн Маккол уехал. Что ж, скатертью дорожка. Она в нем не нуждается. Пусть бежит к своему папаше, святому хозяину Грейхейвена. Он глуп, а она терпеть не может глупцов! Только дурак мог уйти от нее, от Фрайарсгейта. От новой жизни. И ради чего? Ради отца, у которого уже есть два сына, вполне способных о нем позаботиться. Дурак!
Ей захотелось выпить вина, и она увидела еще один графин посреди стола, но, когда потянулась за ним, два графина слились в один. Элизабет хихикнула и, встав, пошатнулась. Похоже, ноги не хотят идти в нужном направлении!
Она почти упала на стул у очага. Почему здесь так чертовски тихо? О да. Она осталась совсем одна. Ее все бросили!
Элизабет снова зарыдала, и именно такой ее увидела Нэнси. Служанка обняла ее за плечи и помогла встать.
— Пойдемте, мистрис Элизабет. Я приготовила вам ванну, но, думаю, сегодня ничего не выйдет. Вам нужно лечь.
Она осторожно вывела Элизабет из зала и помогла подняться по лестнице. Закрыв за собой дверь спальни, она принялась раздевать и разувать хозяйку.
— Он бросил меня, Нэнси, — скорбно прошептала Элизабет.
— Вы говорили, мистрис, — кивнула Нэнси.
— Мы были любовниками, — хихикнула она.
— Знаю, — кивнула Нэнси.
— Знаешь? — удивилась Элизабет.
— Последние несколько недель вы не спите в своей постели. Вы спите в его комнате. Ясно, что вы любовники, — сухо пояснила служанка.
— Почему он покинул меня? — всхлипнула Элизабет.
— Вам лучше знать, мистрис.
Нэнси мягко толкнула Элизабет на кровать и укрыла одеялом.
— Он глупец, — пробормотала Элизабет.
— Да, мистрис.
Нэнси задула тонкую восковую свечу.
— Спокойной ночи, — сказала она.
— Чертов шотландский дурень…
Услышав мерное дыхание хозяйки, Нэнси на цыпочках вышла из комнаты. Бедняжка! Двуличный шотландец украл ее невинность и сбежал! Кто теперь возьмет ее в жены? И что теперь будет с Фрайарсгейтом? Что будет с ними со всеми?
Элизабет проснулась с тяжелой головой. В висках словно молоточки стучали. Никогда в жизни с ней такого не было. Почему так болит голова?
И тут она вспомнила. Дядя уехал в Оттерли, Мейбл и Эдмунд удалились в свой коттедж, а Бэн Маккол сбежал от нее. Она осталась одна и вчера прикончила целый графин вина!
Во рту стоял вкус конюшни.
Ее желудок неожиданно взбунтовался. Времени соскочить с кровати не оставалось. Элизабет перегнулась через край, едва не вскрикнув от боли, пронзившей голову, и схватила ночной горшок. Ее рвало долго и мучительно.
Поставив горшок на пол, она снова легла. Лоб был мокрым от пота. Сейчас она умрет!
Элизабет поклялась больше никогда не пить вина.
Глаза закрылись сами собой.
— Проснулись, леди?
Сколько она проспала? И спала ли вообще?
— Боюсь, я мучаюсь похмельем, — едва слышно проговорила Элизабет.
Нэнси проглотила смешок, но, увидев содержимое горшка, сказала:
— Сейчас опорожню его. Вы точно будете жить. Еще никто не умер от одного графина вина.
Взяв горшок, она поспешила к выходу.
Элизабет снова закрыла глаза. Голова по-прежнему болела, но чувствовала она себя немного лучше. Вряд ли сегодня она сможет заняться счетными книгами, но прогулка верхом на свежем воздухе могла бы помочь.
Она полежала еще немного. Яркий солнечный свет резал глаза.
— Нэнси! Если ты здесь, сдвинь шторы.
— Вам будет легче, если встанете, — посоветовала Нэнси, сдвигая тяжелую ткань. — Сейчас я вас устрою поудобнее.
Она подложила подушки под спину Элизабет, помогла сесть.
— Ну, как теперь?
— Голова раскалывается, — пожаловалась Элизабет, — но хуже не стало.
— Вам нужно поесть, — решила служанка.
— Мне даже думать об этом противно, — поморщилась Элизабет.
— Кусочек хлеба, — уговаривала Нэнси. — Я сейчас принесу.
Она убежала и вскоре вернулась с кусочком теплого хлеба. Элизабет стала есть, медленно пережевывая. Нэнси тем временем расчесывала ей волосы.