Ответный тост произнес высокородный Джордж. Мы не последуем за ним через все периоды его несколько сбивчивого красноречия. Сидевшие рядом лишь с некоторым трудом сумели заставить его встать, но затем испытали значительно большие трудности, пытаясь вновь его усадить. Пора бы принять одну из двух мер: либо наложить строжайший запрет на все застольные речи, либо обязать всех застольных ораторов проходить предварительную проверку перед специальной комиссией. Но пока это не сделано, и высокородный Джордж отнюдь не оправдал тех усилий, которые мы затрачиваем на образование цвета английской молодежи.
В зале епископ исполнил свой долг почетного гостя с несравненно большим достоинством и изяществом. Он также предложил тост за здоровье мисс Торн, но в манере, приличествующей его сану. Общество там было, пожалуй, чуть более скучным, чуть менее оживленным, чем в шатре. Но ущерб, нанесенный веселью, с лихвой возмещался избытком декорума.
Таким образом, банкет повсюду прошел прекрасно и все получили большое удовольствие.
“Вино, свалив их, мне придало смелость”,— так подбадривал себя мистер Слоуп, устремляясь из залы за Элинор. Правда, пьяные вокруг него не валялись, однако вина было выпито немало, и мистер Слоуп без колебаний следовал примеру окружающих, дабы набраться смелости для предстоящего объяснения. Не он первый прибегал в подобном случае к помощи Бахуса.
Элинор увидела, что ее преследуют, только когда уже вышла на лужайку. Почти все гости сидели за столами, и лишь две-три стойкие парочки предпочли усладу собственной беседы звону бокалов и прелестям красноречия высокородного Джорджа или епископа Барчестерского. Сад и парк были настолько пустынны, насколько мог пожелать мистер Слоуп.
Элинор заметила погоню, и как затравленный олень поворачивается к собакам, чтобы отбиваться от них, так она повернулась к мистеру Слоупу и сказала со всей возможной сухостью:
— Не утруждайтесь ради меня, мистер Слоуп. Мне надо поговорить с одной знакомой. Прошу вас, вернитесь в столовую.
Но мистер Слоуп остался глух к ее просьбе. Он весь день замечал холодность миссис Болд и был несколько обескуражен. Однако это отнюдь не заставило его предположить, что его надежды тщетны. Он видел, что она на него сердится. Но, может быть, потому, что он так долго играл ее чувствами? Потому, что ее имя, как ему было известно, называлось в совокупности с его именем, а он мешкал дать ей возможность объявить всему свету, что отныне у них одно имя? Бедняжка! Он испытывал похвальное, достойное христианина раскаяние: ведь его медлительность могла причинять ей страдания. К тому же он поглотил столько шампанского мистера Торна, что в его душе не осталось места дурным предчувствиям. Он с полным правом мог повторить похвальбу леди Макбет: да, он не свалился, а смелости у него хватило бы на что угодно. Право, жаль, что в эту минуту он не встретил миссис Прауди.
— Вы должны мне позволить сопровождать вас,— сказал он.— Я не могу допустить, чтобы вы остались в одиночестве.
— Нет-нет, мистер Слоуп,— все так же сухо ответила Элинор.— Я хочу побыть одна.
Минута признания наступила. Мистер Слоуп понял, что должен открыть свою великую тайну теперь или никогда, и решил сделать это теперь. Не в первый раз пытался он завоевать прекрасную даму. Ему и раньше приходилось стоять на коленях, бросать невыразимые взоры и шептать сладкие слова. Он был в этом даже большим искусником — ему оставалось только приспособить к, возможно, иному вкусу миссис Болд восторженные излияния, некогда так понравившиеся Оливии Прауди.
— О миссис Болд, не просите меня оставить вас! — сказал он страстным и полным святости тоном, который нередко свойствен джентльменам школы мистера Слоупа и который можно назвать, пожалуй, нежно-благочестивым.— Не просите меня оставить вас, пока я не скажу вам слов, рвущихся из моего сердца,— ведь я приехал сюда, только чтобы сказать их вам!
Элинор сразу обо всем догадалась. Она поняла, что ей сейчас предстоит, и почувствовала себя очень несчастной. Читатель может сказать: ну что же, она откажет мистеру Слоупу — и дело с концом! Но для Элинор это был отнюдь не конец. Предложение мистера Слоупа означало торжество архидьякона и почти оправдывало поведение мистера Эйрбина. Элинор не могла смириться с мыслью, что она ошибалась. Она защищала мистера Слоупа, заявляла, что в этом Знакомстве для нее нет ничего компрометирующего, отвергала даже намек на то, будто он может считать себя не просто знакомым, и рассердилась на предостережение архидьякона. Теперь же самым неприятным для нее образом выяснилось, что архидьякон был прав, а она непростительно ошибалась.
— Если вы что-то хотели сказать мне, мистер Слоуп, то почему вы не сказали этого, когда мы сидели рядом за столом? — спросила она, поджимая губы и глядя на него неподвижным взором, который должен был бы заморозить его.
Но джентльмена, упившегося шампанским, заморозить не так-то просто, а мистера Слоупа и подавно.
— Есть вещи, миссис Болд, которые человек не может сказать в присутствии толпы, и не только тогда! Которые он, возможно, жаждет сказать — и не может, не может произнести. Вот такие-то вещи я и хочу сказать вам теперь.— Эти заверения сопровождались новым нежно-благочестивым взглядом еще большей силы.
Выслушивать предложение мистера Слоупа под окнами залы на виду у всех гостей мисс Торн было бы уж совсем нелепо. Поэтому Элинор из чувства самосохранения пошла по дорожке, и мистер Слоуп, тем самым добившись своего, пошел рядом с ней. Он подставил ей свой локоть.
— Благодарю вас, мистер Слоуп, это излишне — я ведь пробуду в вашем обществе весьма недолгое время.
— Но должно ли оно быть недолгим? Должно ли оно...
— Да! — перебила его Элинор.— Очень недолгим, сэр, с вашего разрешения.
— Я надеялся, миссис Болд... Я надеялся...
— Прошу вас, мистер Слоуп, если это имеет отношение ко мне, то не надейтесь. Прошу вас! Я не знаю, и мне незачем знать, о какой надежде вы говорите. Мы мало знакомы, и наше знакомство таким и останется. Прошу вас ограничиться этим. Нам, во всяком случае, не для чего ссориться.
Миссис Болд, бесспорно, держалась с мистером Слоупом весьма презрительно, и он это почувствовал. Она отвергла его прежде, чем он себя предложил, и одновременно дала ему понять, что его фамильярность дерзка. Она даже не постаралась “из жалящего, злого слова “нет” исторгнуть жало”.
Он все еще упорствовал и оставался очень нежным и очень благочестивым, ибо, несмотря на все сказанное, не отказался от надежды; однако он начинал сердиться. Вдова, по его мнению, держалась чересчур надменно и говорила с ним слишком высокомерно. Она явно не понимала, что ей оказывается честь. Мистер Слоуп намеревался быть нежным, пока возможно, но уже прикидывал, не ответить ли на высокомерие высокомерием. Мистер Слоуп, бесспорно, умел быть очень нежным — но и свирепым тоже, и он знал свои способности.
— Это жестоко,— сказал он.— И не по-христиански. Даже худшим из нас поведено надеяться. За что вы выносите мне столь неумолимый приговор? — Тут он сделал паузу, но вдова продолжала идти вперед размеренным шагом и молчала.