— Открой! — снова попросила я.
И снова — никакого ответа.
— Идиот, — крикнула я и, подумав, добавила:
— Идиоты!..
Тишина.
Я заходила по спальне, потом подошла к окну и забарабанила пальцами по пуленепробиваемому стеклу. Никакого намека на старые добрые шпингалеты, лишь гладкая поверхность и тихий шум работающего кондиционера. Черт бы тебя побрал с твоими двумя покушениями!..
Я вытянулась на кровати и забросила руки за голову. Злость на Леху постепенно проходила. Рано или поздно он заявится — не буду же я сидеть здесь вечно. А когда он заявится, я устрою ему Варфоломеевскую ночь. А потом, когда лимит на гугенотов будет полностью исчерпан, дам ему овладеть собой…
Эта мысль примирила меня с действительностью, и я сама не заметила, как заснула.
А проснулась от легкого покалывания в пальцах: так и есть, рука у меня затекла. В спальне было темно. Все еще туго соображая, я села на кровати и потрясла головой.
Мельком взглянув на часы (я проспала всего лишь тридцать пять минут, надо же!), я встача с кровати и решила предпринять очередной штурм двери.
Ручка поддалась сразу же. Чувствуя себя круглой дурой, я легко открыла дверь и вышла в коридор. Ключ торчал в замке, а я даже не могла вспомнить, видела ли я его, когда заходила. Как бы то ни было, Леху ждет не очень приятная сцена.
Так никого и не встретив, я спустилась вниз, вышла на террасу, уставленную соломенной мебелью, и втянула ноздрями воздух: да здравствует свобода! В кресле сидел Жаик с неизменным кроссвордом в руках.
— Отличный вечер, — как ни в чем не бывало сказала я ему. — Впервые вижу казаха, который разгадывает кроссворды.
— А вы что, когда-нибудь видели казахов?
В академии, на станковой живописи, училось несколько казахов. Они беспробудно пили и так же беспробудно дрались с монголами. И при этом были довольно приличными художниками.
— Имела счастье.
— Рад за вас.
Оставив Жаика наедине с “изобретением А.Ф. Можайского” и “персонажем оперы Р. Леонкавалло “Паяцы”, я пошла на гул голосов, мимо лужайки, уставленной креслами и столиками с остатками еды и выпивки. Любитель непосредственных пейзанок о чем-то сосредоточенно беседовал с человеком, который был мне представлен как директор частного охранного предприятия. Они синхронно кивнули мне, а любитель пейзанок даже скользнул по моему платью заинтересованным взглядом вышедшего в тираж самца.
Вечеринка уже вступила в свою завершающую стадию.
Над темной водой залива, недалеко от пришвартованной титовской яхты с сакраментальным названием “ГУЛАГ”, виднелось несколько отчаянных голов. Лав-руха и Херри-бой сидели на песке у самой воды и пили коньяк на брудершафт.
— А где Жека? — спросила я, так и не решившись упомянуть имя Лехи. Я найду его сама и призову к ответу.
— Уехала, — Лавруха потянулся и рухнул на песок.
— Как — уехала?
— Ты же знаешь, у нее дети и лимит времени…
— Понятно. А вы, я смотрю, времени зря не теряете.
— Ага. Дышим полной грудью. А где ты своего благоверного потеряла?
— Что значит — потеряла?
— Я думал, вы там предаетесь радостям секса… И все так думают…
— А его здесь нет?
— Нет. Во всяком случае, последние полчаса я его не видел.
Я побродила по узенькой полоске вылизанного пляжа и пересчитала все гостевое поголовье. Лехи среди гостей не было.
— Что, женишок сбежал? — подмигнул мне Лавруха и скабрезно хихикнул.
Не удостоив его ответом, я вернулась к дому. Жаик по-прежнему сидел на террасе.
— Вы не видели Алексея? — независимым голосом спросила я.
Казах сразу же отложил журнал, и в его узких глазах мелькнуло беспокойство.
— Разве он не с вами?
— Как видите.
— Но он же… — непроницаемое лицо Жаика сразу же перестало быть непроницаемым. Впервые я увидела, как происходят тектонические подвижки на поверхности его почти мертвой гладкой кожи, как заостряются скулы и вытягиваются губы. Сторожевой пес был явно взволнован, хотя объяснить причину его волнения я не могла.
С непередаваемой, почти животной грацией он выбросил тело из кресла и метнулся в дом. Я последовала за ним.
Казах обежал весь дом за каких-нибудь семь минут: в пространстве особняка он ориентировался гораздо лучше меня. Все это время он не отрывал от уха портативную рацию, которая обычно болталась у него на поясе.
— Андрей, хозяин не выезжал? — услышала я обрывок разговора. Андреем звали парня, который сегодня дежурил на воротах.
Ответ явно расстроил Жаика, и он принялся рыскать по дому с удвоенной энергией. А спустя несколько минут я услышала громкий стук в дверь на втором этаже. Судя по всему, Жаик бился в дверь кабинета.
— Хозяин? Вы здесь, хозяин? — от голоса телохранителя все еще исходило почтительное ледяное спокойствие.
Вот только я не была так спокойна. Кабинет Титова на втором этаже… Кабинет Гольтмана на первом этаже. И в недрах этих кабинетов, так непохожих друг на друга, мерцает холодным светом картина Лукаса ван Остреа… Холодным светом или адским огнем?
Ноги у меня подкосились. Почти теряя сознание, я рухнула в глубокое кресло.
Почему я подумала о картине? Почему я решила, что Леха обязательно должен быть в кабинете? Он мог отправиться куда угодно… Но тогда Жаик обязательно знал бы об этом, короткая азиатская тень, ангел-хранитель с черным поясом карате на бедрах… Но Жаик колотит в двери, а из-за дверей ему никто не отвечает.
Собрав остатки сил, я поднялась и побрела по лестнице вверх. Это заняло гораздо больше времени, чем я предполагала: я останавливалась на каждой ступеньке, чтобы хотя бы на несколько секунд отдалить конец пути. Я знала, что увижу в конце…
Много позже, когда события этого вечера отдалились и не вызывали ничего, кроме глухой тоски, я часто задавала себе вопрос: почему я сразу же спроецировала трагическую историю смерти Гольтмана на Леху? Но я спроецировала и оказалась права.
По лестнице, мимо меня, профессионально тихо пробежало несколько охранников: их портативные рации работали исправно. Когда же я наконец-то вскарабкалась на второй этаж, кабинет уже осаждали телохранители.
— Хозяин, вы здесь? — все еще увещевал закрытые двери Жаик.
Двери молчали.
— Что будем делать? — спросил один из охранников. Тот самый Андрей, страж врат и главный ключник.
— Он точно не выезжал?