– Ну уж нет! – рявкнула мать, с места в карьер начиная скандал. – Я должна все слышать! Я должна знать, что происходит! Никогда раньше к нам милиция не ходила! А уж раз пришла, я должна выяснить, в чем дело!
Средняя дочь в долгу не осталась и тоже завопила. Суть спора для меня лично осталась непонятной. Младшая выбежала из комнаты и вскоре вернулась с Варей.
Увидев ее, мы с Андреем в первое мгновение открыли рты. Один глаз у девушки заплыл, все лицо вообще было в кровоподтеках и, судя по неловким движениям и то и дело появляющейся на лице гримасе боли, тело, завернутое в длинный толстый махровый халат, должно было выглядеть не лучше.
– Вы? – уставилась она на меня.
Но я ее упорно не узнавала.
– Кто вы? – спросила Варя.
– Да, кто вы? – тут же подала голос мать. – Мужчина-то я поняла, откуда, а вы, девушка? У вас есть удостоверение?
Я вручила ей свое журналистское. Тетка долго его изучала, окруженная с двух сторон младшей и средней дочерьми. Варя так и стояла у двери большой комнаты, закрывая путь в дальнюю часть квартиры.
– А о чем пишете? – спросила мать.
Я пояснила, что работаю криминальным обозревателем в еженедельнике «Невские новости», хозяйка тут же заметила, что у них есть наши выпуски, и велела дочерям искать. Средняя с младшей бросились к кипе газет, которые в советские времена можно было бы обменять, наверное, книг на десять. Они что же, ждут, когда снова начнется подобный обмен? Хотя в Питере есть обмен на хозтовары, мне соседка Галька-алкоголичка говорила. Она обычно и меняет, а потом торгует на углу хозтоварами. И нам с Татьяной на Новый год по куску хозяйственного мыла презентовала в обмен на объедки с праздничных столов. Про работу на телеканале я упоминать не стала, но, может, телевизоры в Выборге его не берут? Или эта семья его не смотрит?
Пока шли поиски, я с большим интересом оглядывала стену в той части, где жила одна из девочек. Над продавленной тахтой красовался ДеЦл в разных ракурсах и одеяниях, на плакатах и вырезках из журналов и газет. В углу притулился старенький письменный стол, поверхность которого была исцарапана, изрезана и многократно залита чернилами и еще какими-то непонятными растворами. На этом столе, приткнутая к углу таким образом, что несколько напоминала икону, вывешиваемую в красном углу, стояла книга о ДеЦле. И какое же издательство ее выпустило в свет? По формату это был не альбом, но и не обычная книга в твердой обложке, а нечто среднее. Никаких других книг, по крайней мере в этой комнате, я не заметила.
Один из номеров «Невских новостей» вскоре нашли, мою фамилию сверили, как и фотографию над статьей, удостоверение вернули, и мать снова заявила, что настаивает на разговоре в ее присутствии.
Андрей тут же спросил у Вари, совершеннолетняя ли она. Варе оказалось девятнадцать.
– В таком случае мы будем разговаривать без матери, – заявил Андрей.
– Но я настаиваю! – вопила мамаша.
Андрей предложил проехать в отделение и демонстративно снял с пояса трубку, чтобы позвонить по недавно предоставленному нам номеру.
– Проводи гостей к себе в комнату, – тут же процедила мамаша, обращаясь к Варе.
Девушка кивнула и повернулась. Мы последовали за ней в ее крохотную комнатушку, площадью метров семь. В ней умещались кровать, тумбочка с большим зеркалом и кучей разнообразной косметики перед ним, пара стульев. Одежда висела на стенах, на прибитых к ним вешалках. Под одеждой просматривались плакаты: «Иванушки», «Руки вверх!» и «Отпетые мошенники». Здесь, в отличие от большой комнаты, были и книги: лежали несколькими стопками на полу – точно так же, как газеты в большой комнате.
Бросив беглый взгляд на них, я поняла, что все они – переводные любовные романы, на обложках которых крутые мужики обнимают слегка обнаженных красавиц.
– Садитесь, пожалуйста, – предложила Варя нам с Андреем, кивая на стулья, сама опустилась на кровать.
– Может, вам лучше лечь? – спросила я.
Андрюха поддержал меня, и Варя, изобразив мученическую улыбку, в самом деле прилегла на неубранную кровать. Как мы поняли, она лежала и перед нашим появлением. Мы не успели ее ни о чем спросить, она сама поинтересовалась у меня, как журналистку могли пустить в закрытую гостиницу. Туда, по словам Вари, вход журналистам был строго воспрещен. Я уклончиво ответила, что приезжала со знакомым, а потом спросила, была ли Варя одной из четырех девушек, которых я мельком видела в бане.
– Вы меня не узнали, – грустно констатировала она. – Конечно, кто тут узнает? Так отделали. Месяц работать не смогу. А мать злится. Мы живем-то ведь только на мои деньги.
Варя не скрывала рода своей деятельности, да и что скрывать после того, как я видела ее в весьма пикантной обстановке?
Андрей молча слушал. Мать, по словам Вари, время от времени устраивает с ней душещипательные беседы, но воспитательный зуд у нее быстро проходит: жить-то как-то надо. Варе очень не хочется, чтобы ее сестры пошли по ее стопам, она мечтает, чтобы они учились, но девочки из класса средней сестры уже выходят на трассу…
Варя считает, что ей крупно повезло: она попала в «элитное» место. Правда, что будет теперь – неизвестно… Девушка в свое время успела немного позаниматься спортивной гимнастикой, она гибкая и пластичная, что ценится многими клиентами. Тем более публика, приезжающая в баню, почему-то любит, чтобы Гимнастка, как ее зовут, делала мостики и шпагаты на столе. Она и делает.
Но мы с Андреем, в общем-то, приехали в Выборг не для того, чтобы слушать грустную историю жизни Вари и ее семьи. Нас интересовали другие вопросы, и мы надеялись, что Варя сможет ответить хотя бы на часть из них.
Но для начала Андрей спросил, кто ее так разукрасил.
– Никаких заявлений писать не буду, – отчеканила Варя.
– Да зачем мне твои заявления? – воскликнул Андрей. – Я вообще не в Выборге работаю. И другие дела веду. Мне просто нужна от тебя информация.
– Чтобы я потом вообще работать не смогла? – огрызнулась Варя. – Да если узнают, что я с вами разговаривала…
Она внезапно разрыдалась. Из невнятных обрывочных фраз мы поняли: Варя больше всего переживает из-за того, что месяц не сможет работать. Ничто другое ее не волнует. Ей нужны деньги. Если бы за то, что избили, заплатили – то ладно, но ведь за простой никто денег не даст, наоборот, могут нанять на ее место другую. И что тогда делать Варе? Что будет с сестрами?
Наконец Варя немного успокоилась, села на кровать и заявила, что ничего не будет нам рассказывать. Мы можем вызывать ее куда угодно, она будет молчать. Тогда ее, возможно, опять возьмут на старое место. А если она что-то растреплет, то уж точно по головке не погладят.
– Ты знаешь, что Павел Степанович мертв? – спросила я в лоб.
Варины глаза округлились – и она внезапно закрыла рот ладонью, прошептала «Не может быть!», глаза снова стали наполняться влагой…